Макс Фрай: Сказки cтарого Вильнюса

Я переспрашиваю:

– Что именно – «например»?

Лорета говорит:

– «То, чего быть не может» – это слишком абстрактно. Чего именно ты все-таки хочешь? Ладно, не ты, дыра. Что ей нужно? Вот прямо сейчас? Приведи хоть один пример.

Я отвечаю:

– Да говорю же, абсолютно все, чего не может быть. Без разницы.

Но тут же понимаю, что это не пример. А еще одна абстракция. Лорета – хорошая тень, вон как каблуками цокает, еще и разговор способна поддержать, ни у кого больше такой тени нет. Ради нее следует постараться.

И я говорю:

– Прямо сейчас? Ну, например, вспомнить, что мое детство прошло здесь, в Вильнюсе. Вообще-то у меня и так было очень счастливое детство – если объективно рассматривать факты. Любящие родители, куча игрушек, одних конструкторов пара десятков. Собака Рекс, большая и лохматая. Огромный двор, заросший сиренью и жасмином, где мне разрешали гулять допоздна. И асфальтовые дорожки, чтобы кататься на роликах – они в мое время смешные были, с колесами в два ряда… И холм, чтобы кататься на санках, когда выпадет снег. И мультфильмы по воскресеньям в Доме Офицеров, я за семь, что ли, лет ни единого сеанса не пропустил. И никто меня не обижал – ни дома, ни во дворе, ни позже, в школе. Ну, дрались иногда с другими мальчишками, но это было даже весело. Не драма, а важная составляющая дворовой дружбы. И, кстати о школе, первая учительница у меня была просто чудесная, Вера Викторовна, надо же, до сих пор помню, как ее звали. Да и остальные учителя – грех жаловаться. Повезло. Ну, то есть, практически идеальное детство, как в скучной книжке для младшего школьного возраста, понимаешь? И, по идее, я должен часто с наслаждением его вспоминать. Испытывать радость и благодарность. Но я, честно говоря, вообще ни хрена в связи с этим не испытываю, только теоретически понимаю, что все было очень хорошо. Зато иду вот сейчас с тобой по Вильнюсу, по улице Святого Иоанна, и люто тоскую от того, что мое детство прошло не здесь. И я, хоть убей, не вспомню, как бежал по Швенто Йоно наперегонки с мальчишками из класса, упал, споткнувшись, разбил коленку, но штаны не порвал, а это главное. А потом мы купили мороженое, две порции на троих, на больше денег не хватило, делили его на ходу, я у каждого по очереди откусывал и съел, в итоге, больше всех. А когда вернулся домой, бабушка жарила рыбу, запах стоял на весь двор, и я залез к ней в кухню прямо через окно, потому что квартира была на первом этаже, и какой смысл входить через дверь, если окно открыто… Ничего подобного я, конечно, не вспомню, хоть лоб об тротуар расшиби. Потому что – не было. И уже никогда не будет. Поселиться здесь и жить, сколько пожелаю – это я, конечно, могу. Теоретически. Но вырасти на этих улицах – нет, невозможно, потому что я уже вырос в другом городе, на других улицах, что сделано, то сделано, проехали. И учти, при этом я вовсе не думаю, будто провести детство в Вильнюсе – это что-то особенное. Наоборот, совершенно точно знаю, что нет. Ну, то есть все зависит от семьи – любят ли друг друга, о чем разговаривают по вечерам, что тебе разрешают, а что запрещают. Чему учат, какие рассказывают сказки и покупают игрушки. И от того, что у тебя за двор. И в какую школу отдадут, и как сложится с одноклассниками. В сумме вполне может получиться что-то особенное, но это верно для любого города, Вильнюс тут не при чем. Понимаешь?

Лорета говорит:

– Конечно, понимаю. Продолжай.

Такая хорошая. Лучшее, что я мог бы сделать сейчас – это взять да и влюбиться в Лорету, не сходя с места. Прекрасно провел бы несколько ближайших месяцев, причем совершенно вне зависимости от исхода дела, даже самая безнадежная страсть по сравнению с моим вечным неутолимым голодом по несбывшемуся – санаторный режим. Но дыра во мне услужливо подсказывает: влюбиться в Лорету – это было бы слишком просто. Давай лучше, – вкрадчиво предлагает дыра, – теперь ты будешь тосковать еще и оттого, что эта прекрасная тень в длинном черном пальто с капюшоном, никогда не была твоей сестренкой, и ни за что ею не станет, даже если очень захочет. Потому что она уже родилась в другой семье и давным-давно выросла, а этого, сам знаешь, не изменить.

Но об этом я Лорете, конечно, не скажу ни слова. А просто продолжу с того места, где остановился:

– То есть, теоретически, я прекрасно понимаю, что вырасти именно здесь – не бог весть какая удача. Но это не имеет значения, потому что черная дыра во мне ноет, зудит и скрежещет зубами от голода. Подавай ей детство, проведенное в Вильнюсе, и точка. Причем только потому, что это невозможно. Точно так же она будет ныть и зудеть от невозможности провести детство в Лондоне, Пекине или Тбилиси. Или в Анно. Это, знаешь, такой городок во Франции. В Провансе. Я и был-то там проездом, пересаживался с поезда на автобус, потом пялился в окно – все две минуты, пока мы по Анно ехали. Городок как городок, крошечный, захолустный, красивый, конечно, в Провансе других не бывает. Но ничего из ряда вон выходящего. И какой же лютый голод меня там грыз при мысли, что я никогда не бегал босиком по этим полынным обочинам, размахивая ивовым прутом, с лакричной тянучкой за щекой. Хотя, казалось бы, невелико удовольствие. А теперь тут, в Вильнюсе, то же самое – вынь да подай мне здешнее детство. И везде так. Вот тебе мое «например».