– Фимка это, – представил внук. – Недалеко, на опушке лежала, в канаве сырой. Жалко ее, она хорошая. Можно с нами?
Он искательно заглянул деду в лицо.
– Пускай… – улыбнулся дед.
От деревни в стылый, пасмурный воздух поднимались уютные дымки. Брело, звеня колокольцами, стадо при крепеньком скелете – в кожушке на голые кости, кирзовых сапогах и картузе. Скелет браво отдал честь зажатым в костяшкаx прутиком, пастух солидно кивнул в ответ. Внука это нисколько не смутило. Он видел перед собой не скелет, а обыкновенного мужика, усатого и с папиросой.
– Деда, а деда… А на кладбище когда пойдем?
– У нас говорят «погост».
– Ладно… Деда! А еще скажи…
Дед с внучком, по-приятельски взявшись за руки, мирно шли обедать, рядом неслышно трусила мертвая лисичка Фимка. Скелет Митрофан сдавал хозяйкам нагулявшуюся скотину, а на речке, за крайними хатами, водяной Петрович командовал трудовым отрядом русалок, стирающих бабам белье. В лесу, за колхозными полями, ухало что-то непонятное, гулкое, но это никого не заботило. Ничто не нарушало жизненной размеренности.
Иван Соколов, генерал-майор Внутренних Войск СССР, вышел из подъезда своего дома на Котельнической набережной ровно в семь часов по московскому времени. Автомобиль, бронированный ЗИС-115, подкатил к крыльцу в тот миг, как нога Соколова ступила на тротуар. Иван поздоровался с водителем. Бессменный шофер Федор солидно кивнул и плавно тронул ЗИС с места. Иван привычно оглядел Федора: не облупился ли лак на костях, крепко ли держатся сочленения суставов, на месте ли зубы…
А то случился конфуз, давно уже, но запомнился хорошо: проглядел, что у Федора нижняя челюсть отвалилась. Шофер, разумеется, доложить о неприятности не мог. А вот с тогдашней пассией Ивана, красавицей Лидочкой Пономаревой, студенткой Педагогического, случился нервный срыв. При виде приятной внешности мужчины, в форменной тужурке и фуражке с лаковым козырьком, но почему-то без подбородка, девушка упала в обморок.
Многие болезненно воспринимали, что их, как советских граждан, после смерти ждет неизбежная повинность служения Родине в качестве Восставших…
Потому и выглядели скелеты как живые – посредством иллюзий, призванных хранить спокойствие советского народа.
Федор умело вел ЗИС, а генерал-майор, пользуясь тишиной кондиционированного салона, настраивался на труды. Он любил эти минуты, когда утренний, не набравший деловые обороты город вступал в новый день. Любил умытые поливалками улицы, чистые стекла домов, солнечные блики, музыку из громкоговорителей. Любил наблюдать за бравыми скелетами-регулировщиками в милицейской форме. Он-то видел действительность такой, как есть. Без прикрас.
Звонок радиотелефона. Федор, получив ментальный сигнал, нажал кнопку на пульте.
– Доброе утро, Иван Григорьевич. – Услышав свежий, как стакан шипучего нарзана, голос Ёлочки, Соколов улыбнулся.
– Здравствуй, милая, как спалось?
После секундной заминки секретарша ответила:
– Спасибо.
Ивану нравилось выводить строго-профессиональную Ёлочку из равновесия невинными вопросами и высказываниями.
– Что у нас сегодня, дорогуша?
– Телеграммы.
Генерал поскучнел.
– Сколько?
– На этот раз – три. Пятьсот, тысяча и тысяча триста. – Соколов скрипнул зубами: «Неужели… всё? Началось?» – Он покрутил шеей в жестком крахмальном воротничке.
– Откуда?
– Владивосток, Архангельск, Северск.
«Может, совпадение? Мало ли, от чего умерли. Подождем».
Прикрыл глаза, откинулся на мягкую спинку кресла. Посидел.
– Что-нибудь еще? – Встряхнулся, провел рукой по лицу.
– Встреча с представителями Ямайканской Народной Республики, на ВДНМИ, павильон номер шесть, вас уже ждут.
– С утра пораньше? Товарищи с Ямайки предпочитают ночь…
– Жаждут познакомиться, Иван Григорьевич. Говорят, ваши достижения их несказанно потрясли. Желают внимать перлам мудрости.
Генерал-майор поморщился. Ёлочка как обычно: то ли всерьез, то ли глумится над начальством. И не придерешься.
– Кто еще от нас?
– Боевой маг и переводчик с патуа.
– Хорошо. Жди к обеду, милая.
Новая пауза, еле заметная, очевидная только для Ивана, затем тот же холодный официальный голос:
– Что приготовить, дорогой?
Соколов чуть не фыркнул, но сдержался. Это тоже входило в условия игры: никакого внешнего проявления.
– На твой вкус, душа моя. – И дал отбой. – На выставку, Федя.
Читать дальше