Ольга Батлер - Золотой жёлудь. Асгарэль. Рассказы

– Деньги, деньги, деньги… Деньги портят человека! Особенно, если они ворованные! Воруем-веруем, воруем-веруем… Так, во что веруем? – Ушанка подсел со своей миской к Зине, когда та обедала у окна. Голос у него был несерьёзный, будто у Буратино, который старичком решил притвориться.

– Ни во что не веруем, – Зина недовольно покосилась на бледное одутловатое лицо Ушанки и стала смотреть на улицу, где на солнце загорала стая одномастных дворняжек.

– И в жизнь загробную не верите? – удивился он, шумно хлебая казённый суп с тонюсенькими ошметками курятины. Несчастная курица была жертвой взрыва, ножом так расчленить птицу невозможно.

– Там что… – Зина кивнула на потолок, – есть кто-то? – словно ждала сообщения о только что сделанном открытии. – Хотите сказать, моя душа существует?

– И-и-и, милая моя… Бабочка в коконе, и та подозревает, что у неё имеются крылья… Ну хорошо! Перечислите, кто вас любит.

Зина рассердилась: на него, а заодно и на себя, что попала к дуракам и теперь не может даже сбежать от одного из них.

– Мужчина, вы мне не даёте поесть спокойно.

Она потянулась было за костылями, но тут ей вспомнились снимки в кабинете директора банка – сам директор, его пышноволосая жена с померанцевым шпицем на руках, двое детёнышей. Под пальмами, на фоне океана, на лыжном склоне, на веранде ресторана, в бассейне. Смеются, смеются, смеются. Даже шпиц их рыжий улыбается… В компании этих семейных фотографий Ельцин на стене казался просто милым дедушкой.

– Никто меня не любит.

Набивший свой рот Ушанка обрадованно потёр руки, торопливо дожевал и попросил Зину перечислить самые яркие воспоминания.

– Не имею таких, – покорно призналась она.

– А если я предложу на выбор? Для релаксации – красивые уголки земного шара, океан, пляж с белым песочком. Для экстрима – восхождение на Арарат, сплав по реке Иркут. Амазония… Всё это есть в моей мемотеке.

Зина впервые улыбнулась, и глаза Ушанки блеснули.

– Я нескромно допускаю, – быстро зашептал он, осмотревшись по сторонам, – что уже сейчас Нобелевка мне обеспечена. Мой научный проект заключается в том, что можно пересаживать воспоминания от одних людей к другим. Вы представьте! Один человек пережил прекрасное, и все смогут вслед за ним насладиться этими звуками, запахами, красками. И знания можно передавать. Трансплантация информации вместо пяти лет учёбы в институте, потом немного практики, и специалист готов… А полёты в космос! Мы станем соучастниками открытий и подвигов. У меня, кстати, есть знакомый космонавт, на «Салюте» летал. Подарил некоторые эпизоды – звёзды, яркие краски на фоне чёрного космоса. Не желаете?

– Ну вот, приехали, – пробормотала Зина. – Здрасьте, женившись, дурак и дура…

– Что сказали? – не расслышал Ушанка.

– Я сказала: давайте, валяйте! Согласна на воспоминания космонавта! – к Зине на минуту вернулась былая бесшабашность. – Я, кстати, в день космонавтики родилась. Где там ваша мемотека?

– Да вот она, всегда со мной.

Ушанка снял с себя шапку, шустро нахлобучил на голову растерявшейся Зине и завыл таинственно:

– Начинаем трансплантацию воспоминаний. Раз, два, три… Ёлочка, гори!

Зина с отвращением сорвала с себя провонявший куревом головной убор. Ушанка подхватил его и, спасаясь от двух плечистых нянек, восьмёрками забегал вокруг столов.

– Опять, паразит, ложку украл! – крикнула одна из них, широко разводя натренированные руки, чтобы не упустить беглеца.

Зина посмотрела на свой стол – а ведь, в самом деле, украл…

Через неделю, проходя мимо неё по коридору, Ушанка заговорщицки подмигнул ей и похлопал себя по шапке:

– Копилка коллективной памяти!

Бред, конечно. Но, если уж суждено тебе было родиться в этом театре, отнесись с уважением к репертуару – драматическому, комедийному. Заодно к реквизиту присмотрись. Ружьё обязательно выстрелит, вода в стакане будет выпита, постель – смята, а стоявшая в углу сцены бутафория окажется вдруг машиной времени, которая издаст нездешний и никому кроме тебя не слышный гул, замигает невидимыми огоньками и помчит тебя куда ты совсем не собиралась…

Зине несколько ночей снились странные сны, пересказать их было невозможно. А однажды днём, уже дома, допивая кофе, она вдруг вспомнила себя в невесомости, в спальном мешке, на космической станции. Надо было завинтить гайку на приборе, и она как раз собиралась это сделать – у мешка были прорези для рук.

Потом она испытала и вовсе невероятное. Ослепительный свет – ни огня, ни взрыва, ни пожара. Свет проникает на станцию через непроницаемые бортовые стенки. В иллюминатор виден человеческий силуэт размером с авиалайнер. Проплывающий рядом со станцией огромный человек с прозрачными крыльями и нимбом смотрит на Зину с такой любовью, что ей хочется разрыдаться от благодарности и спросить: кто ты, прекрасный незнакомец? И почему добр ко мне?