Аликс Е. Харроу - Десять тысяч дверей

– У вас-то, наверное, все намного интереснее. Расскажи мне про океан. Ты умеешь ходить под парусом? Тебе много доводилось путешествовать?

Он начал рассказывать, она слушала, а тем временем на землю опускались сумерки, накрывая их, словно крыло огромной птицы. Ади заметила, что дневные звуки затихают и в воздухе разносятся ритмичные трели ночных птиц, и поняла, что ей давно пора домой, но не могла даже отвернуться. Она словно стала невесомой и парила в каком-то ином месте, где можно верить в призраков, волшебство, другие миры. И в этого мальчика, чьи руки быстро мелькали в полумраке.

– У нас дома никто не выглядит так, как ты. Куда делась твоя кожа? С тобой что-то случилось? Ты… Что… – Речь мальчика превратилась в череду восклицаний. Ади подозревала, что их можно перевести как «Что это, черт возьми, такое?» Он повертелся на месте, окидывая взглядом потемневшее поле.

– Это светлячки, призрак. Одни из последних в этом году. У вас по другую сторону двери таких нет?

– Светлячков? Нет. А для чего они?

– Ни для чего. Разве что для того, чтобы напомнить: уже темно и тебе здорово влетит, если живо не явишься домой. – Ади вздохнула. – Мне пора.

Мальчик уставился на вечерние звезды, которые сияли у них над головами, и в их ярком свете чудился немой укор. Еще одна цепочка слов, которую Ади без труда расшифровала:

– Мне тоже пора.

Он встретился с ней взглядом. Его темные глаза блестели.

– Но ты вернешься?

– Ох, черт, в воскресенье-то? После того, как я гуляла весь день допоздна? Мне повезет, если меня не запрут в сарае до самого Рождества.

Мальчик явно понял далеко не все в этом предложении, но продолжил настаивать, и в итоге они условились: через три дня они оба вернутся сюда.

– Я отведу тебя к себе, и ты поверишь.

– Как скажешь, призрак.

Мальчик улыбнулся. У него было такое окрыленное и восхищенное выражение лица, будто не было на свете ничего лучше, чем увидеться с ней в этом поле через три дня. Ади почувствовала, что ей ничего не остается, кроме как поцеловать его. Поцелуй вышел неловким – короткое прикосновение, к тому же она едва не промахнулась мимо его губ. Но после этого их сердца внезапно забились чаще, кожу начало приятно покалывать, а руки задрожали – пожалуй, это оказалась не самая плохая попытка.

Ади упорхнула в вихре из юбки и красного одеяла, а мальчик лишь через несколько минут вспомнил, где он находится и куда должен идти.

Дома Мама Ларсон встретила Ади тирадой о судьбе девочек, которые шляются по улицам допоздна, и о том, как она напугала и растревожила своих тетушек (тут тетя Лиззи встряла, чтобы заметить, мол, сама она только злилась, а не тревожилась, так что пускай Мама Ларсон говорит за себя), и о неизбежном упадке женственности в стране.

– И где же твое пальто, глупое дитя?

Ади задумалась.

– В другом месте, – наконец ответила она и вспорхнула по лестнице.

Как выяснилось, вытерпеть еженедельный воскресный ритуал посещения церкви несколько проще, если хранишь прекрасный и невероятный секрет, который сияет у тебя внутри, словно фонарь. Жители городка – точнее не столько городка, сколько таких же далеких и отрезанных от мира ферм, как хозяйство Ларсонов, – собиравшиеся вместе только на аукционы, похороны и службы, прошаркали к своим скамьям с теми же унылыми выражениями лиц, что и каждую неделю, и Ади почувствовала: на этот раз она приятно отличается от всех них. Проповедь, которую читал пастор Макдауэл, обтекала ее, как речная вода камень.

Семейство Ларсонов всегда сидело на третьем ряду с конца, поскольку Мама Ларсон считала, что сидеть впереди сродни высокомерию, а совсем уж сзади – невежливости. А еще всем им нравилось испытывать чувство собственного превосходства, видя, как опоздавшие прихожане протискиваются в церковь и садятся на последний ряд, стыдливо понурив головы. В это воскресенье последний ряд занимали краснолицые представители семейства Булеров и мальчишка Хэнсон, которому было уже за сорок, но его продолжали называть мальчишкой, потому что на войне он растерял последние мозги. Но в самом конце проповеди – это стало понять по тому, что пастор заговорил громче и принялся потеть еще обильнее, – какой-то незнакомец вошел в церковь и присел на второй с конца ряд.

Ади мало знала о внешнем мире, но с уверенностью могла сказать – этот человек явился оттуда. Все в нем говорило о любви к четкости и порядку. Его шерстяное пальто было короткого и строгого кроя. Из-под него выглядывали черные отглаженные брюки. Седеющие усы были подстрижены с хирургической точностью. По церкви пронеслось едва слышное шуршание, когда все прихожане разом попытались незаметно оглянуться на незнакомца.