Татьяна Бодрова - Ласточка в голубых джинсах

Теперь все самое радостное и приятное в жизни у нее было связано с дочкой. Девчушка росла замечательная – подвижная, смышленая, веселая, и по меркам их города, где снег уже в феврале был цвета асфальта, очень здоровенькая. С ближайшими соседями по новой квартире тоже несказанно повезло. Ими оказались старые знакомые: Тамара Петровна, учительница английского языка из Нининой школы, с незамужней дочерью Галиной, закончившей, как и Нина, химический факультет, но на два года позднее. Работала она в том же, что и Нина научно–исследовательском институте, только в другой лаборатории. Нина и Галина очень обрадовались соседству, и уже через месяц они стали близкими подругами.

Все хорошо и спокойно долго продолжаться не может. Люди называют это «теорией полосатости». У Нины счастливая полоса прервалась неожиданно, в новогоднюю ночь…

Это был первый Новый год на новой квартире. Новый год решили встречать вместе, у Галины и Тамары Петровны, они только что купили прекрасный цветной телевизор. Приехала Нинина мама с деревенскими гостинцами: свежим мясом, разнообразными соленостями и домашним вином из белой смородины. Женщины, пока лепили пельмени, так «надегустировались», что даже разрумянились и похорошели. Аленку строгая Нина уложила спать в десять часов вечера – режим есть режим. В половине двенадцатого все уютно устроились за праздничным столом перед телевизором.

Около часа Нина пошла в очередной раз проведать спящую Аленку и взять к чаю спрятанную высоко на новой стенке шикарную коробку шоколадных конфет «Ассорти». Нина не без удовольствия представляла себе, как удивит всех сюрприз: время было талонное. Конфеты ей выдали в профкоме как лучшей по профессии по итогам года.

Каково же было ее изумление, когда включенная в прихожей люстра осветила пустую Аленкину кроватку! Трехлетняя девчушка уже умела включать телевизор, но он молчал. Нина в ужасе начала метаться по квартире и зажигать везде свет. «Мамочка, я здесь, − раздался тоненький голосок. Нина моментально успокоилась, вспомнив, что она заранее постелила для матери постель на диване в другой комнате. Видимо, Аленка перебралась туда, а она ее в панике не заметила. «Мама, здесь я, ты что, не видишь?», − снова послышался ее голос, только не со стороны дивана, а с противоположной стороны комнаты, да еще откуда-то сверху. Нина оглянулась. Радость мгновенно сменилась сильным испугом. Аленка сидела на самом верху стенки, ее головка почти упиралась в потолок, а хорошенькое личико от уха до уха было перемазано шоколадом.

− Доченька, сиди тихо, не шевелись. Я сейчас встану на твой столик и сниму тебя, − медленно и как можно спокойнее произнесла Нина, боясь испугать дочь. Высота стенки была больше двух метров.

Через несколько минут умытая Аленка уже лежала на диване. Нина сбегала к соседям и сказала, что останется дома, поскольку Аленка не спит и капризничает. «Лягу с ней, а как уснет, включу телевизор тихонько, уж очень «Огонек» веселый, − решила Нина, вернувшись от соседей. Легкий хмель бродил в голове – от вина из смородины и бокала шампанского. Из-за него, а, может быть от радости, что дочь нашлась, Нина не сразу спросила, как она забралась на стенку. «А, действительно, как?». Нина растормошила засыпавшую дочь и спросила: − Доченька, а как ты туда залезла? Аленка что -то сонно пробормотала в ответ, но окончательно протрезвевшая Нина решила действовать по горячим следам. «Надо наказать сейчас, ведь и в другой раз полезет. Дверцы, наверно, открывает и по полкам карабкается. А как еще? Ну и ловкая…»

− Сейчас покажу, − послушно сказала Аленка и быстро перелезла через Нину. Потом она встала перед стенкой – маленькая, босая, в розовой пижамке. А потом… Потом произошло НЕЧТО. Аленка опустила руки, прижала их к туловищу, оттопырила ладошки, вся напряглась и взмыла вверх, под самым потолком развернулась около люстры и села на стенку, аккуратно вписавшись между большими часами и вазой. «У меня галлюцинации. От шампанского. Мне нельзя пить ни грамма», – подумала Нина. «То, что я сейчас видела, невозможно, невозможно в принципе». На ватных ногах она встала с дивана, оглянулась по сторонам, подошла к стенке. «Я у себя дома, это моя квартира, вот окно, вот телевизор и вот Аленка… Люди летать не могут. Люди летать не могут…». Она подняла голову, надеясь, что Аленки на стенке нет, и что все это ей почудилось. Но она сидела на том же самом месте, свесив ноги, и встревожено, ожидая наказания, смотрела на мать.