Игорь Ташин - Колыбель за дверью

Незаметно для себя Максим Андреевич начал напевать, чем легкомысленно разоблачил для противника собственную дислокацию. Вспыхнул свет двадцатипятиватной лампочки засиженной мухами, и суровый голос припечатал Картузова к стенке:

– Да когда же это кончится, Максим! Вот послал бог соседа, а! За что такое наказание?! Вы же интеллигентный человек, а довели себя до скотского состояния, смотреть страшно.

– Роза Сем-на, вечр добрй, – язык предательски отказывался слушаться, Картузов, каясь в душе и признавая правоту соседки, перешел в наступление. – Вы ошибаетесь, уважмая. Меня никто не посылал, я тут, можно сказать, исключ-но по собственной прихоти. А скоты, они не пьют спиртного. Это прерогатива исключ-но человека им же изобретенная. За остальное прошу простить.

Картузов театрально поклонился, мотнув головой, потерял равновесие и упал на правую ногу. Роза Семеновна покинула поле боя, в сердцах хлопнув дверью. Наступила тишина. Свет, хотя и тусклый, но рвущий на куски мрак окружающего пространства, позволил Картузову без приключений добраться до своего скромного жилища. В особенности ставшего скромным после развода с третьей женой.

Жен было, действительно, целых три, хотя Максиму Андреевичу едва стукнуло тридцать два. Виной всему была влюбчивость и врожденная порядочность. Он не мог отказать женщине, желающей женить его на себе и считающей, что ей удастся сделать из Картузова “человека”.

Папина профессорская трёшка в старом фонде, после второго расторжения брачных уз, трансформировалась до двадцатичетырёхметровой комнаты, в коммуналке. Последняя супруга оставила его в спартанской обстановке. Удалось отвоевать только старый диван, такой же старый стол с тремя стульями, телевизор – потому, наверное, что это был хотя и цветной, но десятилетней выдержки «Горизонт» – и большой стеллаж с книгами, подпирающий высокие потолки сталинки. Книги – это святое. За них Картузов грудью бы лег на амбразуру. Но грудью жертвовать не пришлось. Не нужны им книги. Это раньше литература в дефиците была. А нонче за всех братьев Стругацких трёх кило копченой колбасы не дадут. Во, дожили! Одни франклины в дефиците.

Продолжая размышлять на вечные темы, Картузов, немного расходившись, закружил по комнате. Наткнувшись на чайник, переживший несколько термальных катаклизмов, но еще вполне сносный и способный кипятить, Максим Андреевич ухватил его за ручку и потряс. Чайник отозвался умиротворяющим бульканьем, а его вес говорил сам за себя. Картузов жадно приник к носику и стал пить. Вода свежила, придавала сил. Вливаясь в раскаленные лабиринты, она гасила пожар, вызванный неумеренным возлиянием.

И с чего это он так надрался? Риторический вопрос. А ведь давал себе слово – будто это поможет. Результат налицо.

Но водопитие потянуло за собой сразу цепочку желаний. Прежде всего – курить. Невзирая на слабость членов, головокружение и тошноту, курить хотелось.

«Вот покурю, попью водички, а там… Стоп. Никаких «тамов». Хватит. Не ровен час и в психушку загреметь. Это нам ни к чему, особенно сейчас. Утром на работу!»

Он прошел к импровизированному шкафу. Шкаф Картузов соорудил самолично из плотных картонных сигаретных ящиков “Кэмел”, собрав их в стойку и скрепив скотчем, а вместо дверей приспособил натянутую на проволоку старую портьеру. Получился вполне сносный мебель, разбитый на равные секции, в которых лежало имущество, необходимое для жизни. Были тут и рубашки; целых четыре штуки – одной из них, джинсовой, фирмы “Вранглер”, Картузов гордился особо. Ее подарил однокашник, Валерка Маслов, на день рождения, привезя подарок из самого Лондона, куда был послан ещё советской властью на какой-то научный симпозиум. Были две пары не заношенных джинсов, толстый шерстяной свитер, трусы, носки, простыни и полотенца. Был даже пострадавший от времени, но еще крепкий махровый халат, купленный им самим в комиссионке. Всему нашлось свое место. Картузов терпеть не мог беспорядка и комната его сияла чистотой и своеобразным уютом. В нижних “секциях” шкафа жили потрепанные кроссовки “Рибок”, туфли “Ленвест” (которые он терпеть не мог – жали) и зимние сапоги неизвестного происхождения, приобретенные в секонде.

Вообще, эти секонд-хенды стали истинным спасением. Раньше одеться была проблема из проблем. Картузов не любил вещи низкого пошиба – лучше одну, но хорошую. Да где ж ее возьмешь? А теперь он, всего за двадцатку, щеголял в настоящем, почти новом шотландском свитере. Да здравствует секонд-хенд!