Надежда Львова - Другая звезда. Часть 1. Лучшее предложение

Душ меня взбодрил. Я вылезла из-под струй воды если не умиротворенная, то, по крайней мере, повернутая к миру лицом. И, раз уж звонок до сих пор не поступил, решила заняться насущными делами, до которых обычно не доходят руки: вымыла окно в кухне, мимоходом порушив жилище двух пауков, благополучно обитавших внутри рамы, разобрала кухонный шкаф, из которого все собиралась выбросить еще год назад. Дальше дело дошло наконец до теплых вещей и обуви, стоявшей вперемежку с летней. Никто так и не позвонил, поэтому ближе к полудню я окончательно перебралась на кухню, намереваясь честно заняться готовкой: в холодильнике лежала копченая скумбрия, от запаха которой у меня сразу потекли слюнки. Прикинув, что пара кусочков рыбы с черным хлебом и маринованными огурцами – именно тот вид телесной терапии, который мне необходим, я решительно разложила на столе бумагу и принялась за чистку. И, конечно же, по закону подлости, как только я вымазалась по самые уши, в заднем кармане тесных домашних джинсов зазвонил телефон.

Вот скажите: вы когда-нибудь пытались ответить на телефонный звонок, одновременно терзаясь необходимостью положить куда-нибудь недоеденный кусок рыбы, проглотить то, что в этот момент было во рту, и заодно хоть как-то вытереть руки салфеткой, чтобы потом залезть за телефоном в карман? Естественно, у меня не получилось ни второе, ни третье. Потому что я сразу же выхватила из кармана телефон, о чем успела пожалеть лишь пару мгновений спустя, осознав, что на джинсах расползается жирное пятно, а телефон теперь будет пахнуть копченой рыбой.

– Да, слушаю, – проорала я в трубку, пытаясь отцепить от другой руки налипшую рыбью шкурку.

– Счастлив это слышать, – провозгласила трубка голосом Джафара Аркадьевича. – Собирайся и дуй сюда. Одна нога там, другая – здесь.

На том конце послышались короткие гудки. Я озадаченно уставилась на аппарат, умудрившись параллельно почесать нос самой «рыбной» из двух рук. Не то чтобы директор слишком часто мне звонил – по пальцам одной руки можно пересчитать, – дело было в его специфической манере общения по телефону. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, что единственный и к тому же поздний сын министра Аркадия Бессонова взращивался в обстановке закрытости и подозрительности. Поэтому в телефонных разговорах им выдавалась исключительно законопослушная и порой бессмысленная для посторонних ушей информация, которую можно уложить примерно секунд в тридцать, не более. Были и те, кто над этим подшучивал. За глаза, разумеется. Мне это смешным никогда не казалось. Но вот что-то уточнить или переспросить было нельзя, так как этот номер предполагал только исходящие звонки, перезвонить было невозможно. А личного номера Джафара Аркадьевича у меня, разумеется, не было.

Я осторожно положила вкусно пахнущий скумбрией телефон на чудом уцелевший чистый клочок бумаги и пошла умыться. По тому же пресловутому закону подлости средство с лимоном закончилось накануне – я как раз собиралась его купить, но не успела. А обычное мыло справлялось с мытьем хуже. Я остервенело терла руки под холодной водой, разыскала в загашнике соду, но и это не сработало. В конце концов я не придумала ничего лучше, чем достать с полки уксус и помыть руки им.

То, что какая-то часть уксуса попала на только что надетые джинсы, я поняла уже в такси, когда пространство вокруг меня начало заметно попахивать кислятиной. Оставшуюся часть дороги до входа на территорию Академии я провела в попытках поправить ситуацию влажными салфетками, но, по-видимому, в этом не преуспела, поскольку таксист потратил в два раза больше времени на осмотр моих документов и неуловимо морщился каждый раз, когда ветерок дул в мою сторону.

Далее последовала стандартная процедура прохождения проверки. Охранники, уловив запах уксуса, тоже по три раза проверили все предъявленные бумаги, а потом на всякий случай несколько раз прогнали через рамки и после третьего пробега все же пропустили внутрь. Дальше последовал стандартный подъем-спуск. И не прошло и двух часов с момента звонка, как я, на ходу приглаживая волосы и пытаясь поправить футболку, уже стучала в кабинет 434, на который сегодня почему-то повесили табличку «Малый конференц-зал».

Дверь услужливо распахнулась. И я узрела спину Джафара Аркадьевича в окружении сонма золотых лучей. Я прикрыла рукой глаза и зашла в помещение. Вчера еще пустая стена позади директорского кресла буквально сверкала и переливалась всеми цветами радуги – на гигантской мозаике был изображен его сиятельство Джафар Аркадьевич Бессонов в образе императора-основателя. У подножия его императорского трона, обитого синим бархатом, со спинкой из золота, сделанной словно бы из множества лоз и вензелей, возлежали львы, покорно склонившие головы к ногам директора. Золотые локоны, стянутые тонкой полоской золотого венца, рассыпались по плечам. А сам он, облаченный в белую тогу с синей полосой, нежно и отечески взирал на этот мир с налетом легкой грусти, но глаза при этом были добрые-добрые. Плечи его слегка поникли – видимо, под грузом безмерной ответственности. Но вся поза выражала решимость и непреклонность. В одной руке директор сжимал императорский меч с рукоятью в форме грифона, а другую прижимал в груди, явно защищая устав Академии. Все это великолепие занимало пространство от пола чуть ли не до середины стены, ослепляя и наталкивая на мысль о несовершенстве Вселенной.