Владимир Лынёв - Грехоборец

Штейн зашагал прочь.

– Несчастное создание, – едва слышно донеслось до его ушей. – Я помолюсь за вас.

Штейн стиснул зубы, но не стал останавливаться, чтобы поучить паренька уму-разуму. Для всех мил не будешь. Как всегда, невысказанные вслух мысли озвучил персональный ангел-хранитель, выданный Штейну Бюро после очередного закрытого дела. Он, призванный сокрытым в глубине души психическим напряжением подопечного, нетерпеливо вырвался из массивного латунного креста, висевшего на шее детектива. Яркий нимб зажегся над его головой, свернулся снежком шаровой молнии и разросся голограммой детской фигурки.

– Вот же надменный мальчишка! – провозгласил сотканный из лучей света пухлый младенец в технологичном доспехе из жидкого сплава с массивными крыльями из керамических пластин за спиной и стукнул Баррета по лбу.

Офицер опешил то ли из-за того, что впервые узрел аватар ангела пускай и самого мелкого ранжира, то ли от того, что тот работал в паре с единственным неправедником в Бюро. Это было честью, оказанной немногим детективам. Кресты призыва доставлялись прямиком из Паргелиона и вручались лишь кандидатам, одобренным там же. Штейну было плевать и на Паргелион, и на пересуды коллег, и на слова Сефирота – его ангела-хранителя. В одном он не сомневался точно. Периодически эта штука была крайне полезна.

Сефирот все не унимался:

– Довольно позорить род Адама! Что предпочитаешь, дитя: веру в себе или себя в вере? Имитируешь добродетель, насмехаясь над несчастными сиротами Священной Войны и потакая шовинистским пуристам из Синода? – Баррет будто язык проглотил. – Молчишь? Так вот что я тебе скажу, горесть ангельская. На плечах грешников стоит славный град Иерополь, но грехоборцам каждый день должно чистить улицы его от скверны пороков. Оказавшись в омуте ненависти, лицемерия и лжи, каждому придется замараться. Если ты не поймешь этого, то злой город, которому нечего терять, слопает тебя с потрохами и не подавится, невзирая на высокие церковные чины твоих достопочтимых предков, продвинувших тебя в грехоборцы.

В капелле воцарилась гробовая тишина. Коллеги неистово пожирали эту троицу глазами. Чужие дрязги и пересуды горячили кровь обывателей сильнее, чем депрессивный секс без страсти и радости. Любой взрыв эмоций становился пиром для голодных очей. Детектив ненавидел подобные шоу.

– Сеф, ты закончил? – сухо уточнил Штейн у своего помощника.

Ангелок обиженно насупился.

– Даже если нет, то пора бы тебе заткнуть фонтан. У нас много работы.

Штейн покинул капеллу на пару с угомонившимся Сефиротом и заспешил в криминальный отдел. Убийства в последнем городе на земле еще не утратили своей актуальности даже пред суровым ликом свершившегося Апокалипсиса. Напротив, если худшее воздаяние позади, а прочие наказания за грехи неминуемы – стоит ли сдерживать неистового зверя внутри себя? Ответ лежал на поверхности. Развивались лишь способы откупа от собственных прегрешений. Индульгенции разлетались как горячие пирожки, а епитимьи снимались за взятки или услуги.

Кабинет капитана Ломбарды располагался прямо посреди просторного офиса. Стеклянные стены позволяли без стеснений наблюдать за работой криминального отдела. Дешевые жалюзи создавали иллюзию приватности, когда это требовалось. Душное помещение скрывалось в плотных клубах сигаретного дыма, сочившегося из дотлевающего окурка в переполненной пепельнице. Раздолбанная печатная машинка была завалена кипой бумаги. Лишившись соблазнов электронного века, предшествовавшего Священной Войне, человечеству было сложно не утонуть в водовороте бюрократии и бумагомарательства. Даже лучшим его представителям в лице пожилого капитана Ломбарды, никогда не отрывавшегося от грешной земли. Штейну было немного жаль своего бывшего боевого товарища, с которым они прошли столько битв. Променять работу в поле ради просиживания задницы в офисе – годы брали свое. Люди старели и обращались в прах. Их бессмертные души гнили в чистилище, ныне, вероятно, напоминавшем жилые муравейники Иерополя, в ожидании Последнего Суда. Не старели одни манкурты. Проклятые или благословленные. На это в обществе до сих пор не сложилось единого мнения.

Детектив постучал по косяку распахнутой настежь двери:

– Вызывали?

Ломбарда оторвался от бумаг, неловко поерзал в кресле, разминая затекшие конечности, и похрустел артритными суставами. Поднял взгляд на вошедшую парочку: