Наталья Нечаева - Внук котриарха

Рембрандт в то время был страшно одинок – никого из родных не осталось, все ушли в мир иной вслед за Саскией, современники его картины не понимают и не принимают: слишком трагичен и тяжел для веселых и беззаботных голландцев. Только эльфы ночами и поддерживали его силу духа, внушая живописцу, что слава его найдет, она уже на пороге! Увы, за порогом этим оказался иной мир. «Возвращение блудного сына» стало последней работой гения.

Голицын тоже сразу полотно оценил, но пока ждал завершения работы, к художнику нагрянул французский дипломат Шарль Кольбер, знаток и ценитель, да, не торгуясь, сразу и купил. «Блудный сын» отбыл во Францию и занял почетное место в галерее Кольбера. Голицын, конечно, локти кусал, да поздно! Однако не таков Альвис, чтоб от намеченного отступиться. Снова стал наущать князя сторговать картину. Кольбер ни в какую!

Годик подождали. Альвис французских эльфов подключил. Те надоумили Кольбера подарить картину дочери – супруге Андре д’Ансезена, герцога де Кадруса, тоже известного собирателя.

Теперь Голицын стал уже к д’Ансезенам клинья подбивать. Те тоже ни в какую! Еще год прошел. Так бы и остался Эрмитаж без «Блудного сына», если б д’Ансезен серьезно не заболел. Не до картин ему стало. Французские эльфы сообщили об этом Альвису, Альвис тут же отыскал Голицына: пора! Или сейчас, или опять уйдет в чужие руки. Тем более что уже сам французский король на картину зарился.

Короче, через три года слежки и погони шедевр оказался в России. Рембрандту – слава, Голицыну – почет, эльфы довольны, а кэльфы, понятно, вообще счастливы! Такое чудо в коллекцию заполучить!

Альвис за время этой рембрандтовой эпопеи к князю Голицыну очень проникся, еще бы, столько знаний в его голову вложил! Много других великих полотен помог ему отыскать и купить, даже попросил кэльфов, чтоб они надоумили Екатерину передислоцировать Голицына из Франции послом в Гаагу. Во-первых, большинство шедевров создается и продается именно в Голландии, а во‑вторых, когда человек поблизости, руководить всяко сподручнее. На пользу разрастающемуся российскому собранию шедевров.

В Амстердаме на аукционе князь сторговал для котриатрицы чуть ли не всю знаменитейшую коллекцию Геррита Браамкампа «Храм вкуса». Кэльфам эту радость сообщили, Екатерина уже и место для полотен подготовила.

Везли б по суше, как Пётр Первый всегда делал, и сейчас Эрмитаж этими картинами бы хвастал: разве б эльфы такую ценность без присмотра оставили? Но Екатерине не терпелось – морем быстрее. Погрузили коллекцию на корабль, эльфы, понятно, даже ногой на него не ступили – вода не их стихия. Две трети пути проплыли, и тут такой штормяга ударил – небо с землей перепутались. Затонуло судно. Вместе со всеми сокровищами затонуло…

«Потеряно было всего 60 000 червонцев, – жаловалась Екатерина Вольтеру. – Надобно обойтись без них; в нынешнем году я имела несколько неудач в подобных случаях. Что делать? Остается только утешиться».

Через сто лет корабль нашелся. Не корабль, конечно, то, что осталось, да и это не в России – финские территориальные воды. Понятно, что коллекции Браамкампа больше нет – растворилась в крепкой морской соли. Альвис по сей день себе простить не может, что не настоял на сухопутной транспортировке. Да что уж теперь…

Подлинную историю Начала Эрмитажного Собрания полагается знать каждому кэльфу, и Лирай, конечно же, начал свое обучение именно с нее, поэтому Мимир оказался осведомленным во всех подробностях. Особенно его веселили рассказы, как Лирай выгонял из спальни Екатерины Григория Орлова, тогдашнего бойфренда.

Лираю для работы нужно, чтоб императрица уснула, а с Орловым – какой сон? Сюси-масюси, любовь-морковь. Так Лирай мурашей-невидимок по простыням пускал. Екатерине ничего, а Орлова до того искусают – в кровь себя издерет. «Чесотка, что ли, у тебя?» – Екатерине противно: что за любовник – весь в заразе. Иди, говорит, голубчик, к лекарю, завтра свидимся. Ну Орлов дня три волдыри мазями лечил, Лирай за это время императрицу и обработал.

Мимир хихикает, вспоминая эту историю: он тоже научится мурашей пускать. А еще котов оживит, которые по стенам. Вот их сколько! Вся Иорданская лестница лепными кошачьими хвостами украшена. Золотые! Эрмитаж – кэльфийский дом. Этого только глупый не увидит. Амуры под потолком дразнятся: в двуглавых цыплят табака вцепились, держат, высоко, коту не допрыгнуть.

Растрелли, всем известно, очень котов уважал, его любимец дома остался, так он, тоскуя, везде его увековечивал. Да что про Эрмитаж говорить, если весь Петербург – кэльфийский город. На герб глянуть – уже ясно. С екатерининских времен на гербе кошка. Понятно, зашифрованная, в виде речного якоря, но все равно – кошка! Сколько этот герб ни переделывали, от кошки не ушли. По сей день там красуется.