Сергей Тихорадов - Призрак Ленни

Наверное, Ленни была необходимым этапом, без которого никак. Никак для меня того, коим я был.

Вы скажете, это была зависимость? Поначитались психологов, отвечу я вам. Это не была зависимость. Это был бутерброд – страх вместе с жалостью. Два смачных кусмана страха, проложенные липким слоем жалости. Едва ли не с самого начала нашей с Ленни пьесы я начал погуливать, и временами бывал даже бисексуалом. Если именно так называется парень, у которого две девушки одновременно. «Би» – это «два» по-латыни. Причем ни одна из них не Ленни, обе совершенно посторонние девушки. Тогда я тоже вспомнил про бутерброд, где посередке я, а по краями би. Обе брюнетки.

Шутка. Я знаю, кто такие настоящие би.

Будем считать, что это было про пирожок. Не правда ли, весьма скромно?

Итак, что мы возьмем, пардон, не возьмем от Ленни в женщину на которую будем камлать? И, как в фильме то ли «Секрет», то ли «Формула любви», фантазировать, кого мы материализуем как Дульсинею… Пелагею… Пантагрюэю… Господи как же… Прасковью Тулупову, короче.

Сейчас, когда Ленни испарилась из моей жизни, я приглашу в дом батюшку, освятить то, что осталось в доме непорочного – стены, унитаз и кота.

Стены и унитаз, уточняю. Кота у меня нет. А батюшку я не приглашу. Не уверен, что он грамотно умеет работать с энергиями.

Кстати, я не ответил еще на главный вопрос, касающийся любимой режиссерши Гитлера Лени Рифеншталь, в честь которой появилось прозвище «Ленни». Почему «Ленни»? Потому что с ней я чувствовал себя большим и нехорошим, как Гитлер.

Итак, у меня больше не будет женщины, с которой я буду Гитлером. Было в маме такое качество, не было… какая разница.

Багиру увезли. Я постоял с протянутой в сторону отъезжавшей «скорой» рукой. Не махалось. Не вышло трогательного прощания, и я почувствовал, что снова проваливаюсь в тупое чувство вины. Сейчас бы его принять да отпустить, как советуют грамотные психологи… да не принималось, и не отпускалось. Тоскливо как-то стало всему мне – и руке, еще протянутой вдаль, и носу, и глазам, потерявшим «скорую» за поворотом.

– Ты из себя плачущую царевну не строй, брат, – посочувствовал полицейский.

Я опустил руку и обернулся. Рядом со мной стоял милиционер. Я так всегда делаю, когда мне кто-то надоедает – разжалую в одночасье. Минуту назад он был полисменом, истинным арийцем – и вот уже обычный советский милиционер. С небольшим, правда, животом, зато с маленькой зарплатой. И совсем не атлет.

– Я же вижу, что тебе неохота с ней кататься, – сказал милиционер, – Вот и сказал, что ты мне нужен. Если честно, мне не о чем тебя спросить. Тут, похоже, или бомжиха, или бабские разборки. Впрочем… это одно и то же. Ходят слухи, что здесь одна бомжиха пошаливает, из зависти. Выцарапывает зенки симпатичным блондинкам по пьяне.

– Багира брюнетка, – сказал я полицейскому, – И она не пьет.

Надо же, как человека бросает. Только что был милиционером – и уже снова полицейский. А Багира не то, чтобы не пьет. Мы с ней познакомились, когда она блевала возле дискотеки. Насчет же брюнетки полная правда. Багира не крашеная, она натуральная. Она вообще очень натуральная, простая, как моя мама.

– Я заметил, что брюнетка, – насмешливо сказал полицейский, – Жалко девку. Симпатичная, не грустная… Обязательно докопаюсь, кто ее так. Она тут наговорила чего-то, но уж очень невразумительно. Так что пока не ясно, кто ее.

– И за что, – добавил я.

– Ха, – сказал полицейский, – Ты, видать, женщин совсем не знаешь, брат. Им все равно за что. За то, что у нее самой не так, вот за что.

Сказать ему, что это одна несвежая дура Багиру за меня уронила? А вдруг я ошибаюсь?

– Можем подкинуть, – сказал полицейский, – Мы в участок, на Южную. Если по пути, то смотри. А, кстати! Поехали-ка с нами, расскажешь что-нибудь. Ты, конечно, как свидетель не покатишь, поздно подошел, но что-то же ты рассказать можешь, верно?

Если бы я не поздно подошел, уж свидетелем не был бы точно. Я бы поучаствовал. Разнимал бы, наверное. Или оттаскивал бы Ленни от молодой и красивой соперницы, как она думала. Если Ленни думала.

А если бы подошел еще раньше, прогулялся бы с Багирой, потрепался о вечном. Интересно, что она делала так рано в парке? Живет она вроде в другом районе, с родителями. Если не переехала. А если переехала, то к кому-то. И что, этот кто-то отправил ее погулять ни свет, ни заря?

– Ты едешь? – спросил меня полицейский.

– Еду, – сказал я.

Мне подумалось, что если поеду, то буду перед Багирой не так виноват за то, что сам не вышел из дома пораньше. Была бы девчонка сейчас целой… или я тоже валялся бы на дорожке с разбитой мордой.