Сергей Вылегжанин - Призрак Демона [СИ]

Алетис Шелестовский не считал себя разбойником. Ему больше нравилось называть себя человеком правильных взглядов на имущество. Он честно считал, что люди не знают о том, что везут по дорогам принадлежащие ему вещи, а ему надо просто этим людям открыть глаза на их заблуждение. И всё.

— Мне кажется, мы друг друга неправильно поняли. — Этому человеку его посоветовали знакомые, но эти знакомые явно плохо объяснили ситуацию. — Я не убийца.

— Мне сказали, что в этом районе Вы единственный, кто контролирует этот род деятельности. — Хорошо одетый полный господин тянул слова, как это было модно среди «новых аристократов» — не благородных, а купивших титул. Они считали, что так выглядят более солидно. — Если Вас не устраивает цена, Вы скажите, договоримся.

Мнда. Ему, пусть и бастарду, но всё равно человеку благородных кровей (и отец и мать были из урождённых аристократов, просто не в официальном браке), всегда не нравились торгаши, которые вдруг стали считать себя благородными. В последнее время таких вот развелось очень много. Они практически оптом скупали титулы, но вот человеку нельзя переродиться, даже если ты стал аристократом, благородным ты не станешь, да и вековые традиции и манеры купить гораздо сложнее.

— Дело не в цене. — Наверное, он не сможет объяснить этому типчику, что такое «вековая репутация», но всё же стоит попытаться. — Если узнают, что я хоть раз убил тех, кто мне сдался, то от меня отвернутся даже мои люди. У нас есть принципы: мы не нападаем на крестьян, мы не убиваем сдавшихся, мы не берем больше трети того, что везут.

— Но ведь бывают же случайные жертвы?

— Бывают. — Время от времени попадались особо упёртые купчишки, которые считали, что лучше умереть, чем поделиться с ним третью своего товара. — Но вы предлагаете убить ребёнка, а не воина. Дети никогда не умирают случайно.

— Он не ребёнок, ему уже давно шестнадцать, по всем законам он совершеннолетний.

— Не говорите глупостей. — Это крючкотворство и формальное отношение к ситуациям тоже черта торгашей. — Когда это шестнадцатилетние стали взрослыми? Для меня он ребёнок, пусть хоть десять законов говорят, что это не так.

— Давайте Вы не будете торопиться с ответом, хорошо? — Судя по тому, что его собеседник не изменил своего мнения, этого торгаша он не убедил. Интересно, чем им так помешал мальчик, если за его убийство предлагают полтысячи золотых. — Есть очень хороший вариант: вы можете захватить мальчика и передать его нам.

— Вы его всё равно убьёте, чем это отличается от прямого убийства? — По его мнению, никакой разницы нет.

— Тем, что лично Вы в нём не будете замешаны.

— Формально да, вины моей не будет. — Как же он ненавидит эти все торгашеские «хитрости». — Но есть ещё такое понятие, как слово благородного. — Которое этому человеку явно не известно. — Да и совесть у меня тоже есть.

— Назовите сумму, которая поможет Вам договориться с Вашей совестью.

Такие предложения даже за шутку принять нельзя. Значит, этот человек просто идиот.

— Если эти люди действительно поедут через мой лес, то свою долю я возьму с них, лишнего мне не надо. — На откровенный идиотизм он решил не обижаться. Убогие люди.

— А если мальчик сам на вас нападёт? Вы же убиваете всех, кто оказывает сопротивление, мне правильно рассказали?

— Да, правильно. — Он сам доводил до всех своих людей эти принципы: кто не сопротивляется — у тех треть забирать и отпускать. А если кто-то обнажил оружие, тот будет убит, не важно, мужчина это или женщина.

Детей, правда, им убивать ещё не приходилось. И он искренне надеялся, что и не придётся.

— Тогда я прошу только обещать: если мальчик обнажит оружие, его убьют. — Понятно. Рядом с мальчиком будет провокатор, который и вручит в нужный момент малышу ножичек.

— А если он не будет сопротивляться? — В ситуации, когда кто-то нападёт с оружием, его люди и так убьют любого. Возможно, даже ребёнка не пощадят.

— А если нет, то нет. Просто ограбите и отпустите.

— Мы не грабители. — Скривился он от такой трактовки его благородного занятия. — Мы просто собираем налог за проезд через свои территории. Император вообще забирает больше половины в виде налогов, а мы только треть.

— Да, извините, я просто оговорился. — Не видно, что он раскаивается за свои слова, но что взять с торгаша. — Так мы договорились?