Александр Головко - Герой вечного времени

В приклады!» – и пошла резня.

И два часа в струях потока

Бой длился. Резались жестоко,

Как звери, молча, с грудью грудь,

Ручей телами запрудили…

Теперь ему были доступны все материалы по этому периоду. Он нашёл о себе высказывание Руфина Ивановича Дорохова, который вспоминал: «Вообще говоря, начальство нашего края хорошо ведёт себя с молодежью, попадающей на Кавказ за какую-нибудь историю, и даже снисходительно обращается с виновными более важными.

Лермонтова берегли по возможности и давали ему отличиться. Стоило попроситься куда, и его желание исполнялось, – но ни несправедливости, ни обиды другим через это не делалось».

В донесении о Валерикском сражении генерал Галафеев отмечает храбрость, проявленную молодым Лермонтовым: «Он переносил все мои приказания войскам в самом пылу сражения, в лесистом месте, что заслуживает особенного внимания, ибо каждый куст, каждое дерево угрожали всякому внезапной смертью».

Общеизвестная фраза Мамацева (в передаче Потто) о Лермонтове: «Он никогда не подчинялся никакому режиму», – представляется бессмысленной в значении упрёка, но хорошо показывает недоумение армейского артиллерийского поручика, особенно наглядное в случае с восприятием Мамацевым тактической специфики лермонтовского отряда: в бою при Валерике «блуждающее» положение Лермонтова было следствием исполнения существенных обязанностей, умело возложенных на поэта генералом Галафеевым.

Барон Лев Васильевич Россильон, представитель Генерального штаба в отряде Галафеева, квартирмейстер 20-й пехотной дивизии вспоминал: «Гарцевал Лермонтов на белом, как снег коне, на котором, молодецки заломив белую холщовую шапку, бросался на чеченские завалы. Чистое молодечество! – ибо кто же кидался на завалы верхом?! Мы над ним за это смеялись».

За недолгий период своего участия в компании 1840 года поручик Лермонтов, безусловно, многого достиг. Лучшее подтверждение тому – неоднократные представления его к награждению. Согласно реляции от 8 октября 1840 года Граббе Головину, за № 166, для Лермонтова испрашивался орден св. Владимира 4 степени с бантом, за участие поэта в бою при Валерике 11 июля.

Однако, в соответствии с изменениями, внесенными в представление начальником штаба и корпусным командиром, испрошенная награда была снижена до ордена св. Станислава 3-й степени.

И в этом есть противоречие высказывания Дорохова тому, что «начальство нашего края хорошо ведёт себя с молодежью, попадающей на Кавказ за какую-нибудь историю, и даже снисходительно обращается с виновными более важными».

Далее последовал рапорт генерала Галафеева от 9 декабря 1840 года по итогам двух осенних экспедиций в Большую и Малую Чечню с приложением наградного списка и личной просьбой перевести Лермонтова, проявившего в боях против горцев «отменное мужество» в гвардию тем же чином; 24 декабря рапорт командующего кавалерией полковника В.С. Голицына генералу Граббе с просьбой наградить поручика Лермонтова золотой саблей «За храбрость»; наконец, 3 февраля 1841 года Граббе в рапорте за № 76 представляет Лермонтова к награждению золотой полусаблей. Несмотря на эту последнюю уловку (полусабля, в отличие от испрашиваемой Голицыным сабли, являлась исключительно пехотным офицерским оружием и больше соответствовала с точки зрения высшего петербургского начальства в качестве поощрения поручику Тенгинского пехотного полка), все вышеперечисленные представления, как известно, были отклонены государем.

Стихотворение М. Ю. Лермонтова «Валерик» («Я к вам пишу случайно, право…») стало поэтическим документом сражения 11 июля 1840 года в Гехинском лесу (бой при р. Валерик). В своей исторической достоверности это произведение не уступает сообщениям военных донесений и даже дополняет их рядом важных деталей. Стихи, в данном случае, являются основанием для суждения о нём не только как о поэте, но и как об «отменно мужественном» офицере, глубоко понимавшем сложность военно-политической обстановки на Кавказе, а также специфику военных действий обеих сторон. Эти личные качества поручика Тенгинского полка оценивались по достоинству непосредственным начальством в лице «настоящих кавказцев». [1] 1 1 Пояснения в конце книги

* * *

Эти воспоминания были для поэта радостным и знакомым чувством блаженного удовлетворения от завершения работы. Все те же ощущения, кто знаком с творчеством, как и в обычном состоянии, а теперь в фактическом безвременье. Они действовали, словно наркотическое вещество, но не оставляли губительных следов ломки.