Александр Головко - Поэт и Лампа

Глава 1.

Эта история приключилась в небольшом южном городке, в живописном месте, там, где течет говорливая речка, прорезающая Синие горы Кавказа живым, блистающим клинком, а в доме под зелёной крышей жил Поэт. У окна, на письменном столике, среди вороха бумаг, вспоминая младые дни, смиренно коротала время старенькая эбонитовая Лампа. Она верила, что каждая вещь должна кому-то служить, она и служила…

От безделья и праздности, у Лампы в душе что-то творилось непонятное… В тиши она подолгу предавалась размышлениям: «Странные люди, – думала она, – пишут стихи, как мой хозяин, называя себя поэтом. Не заразилась и я вдохновением? Не потому ль меня в последнее время переполняют непонятные чувства…

А он? – продолжала рассуждать Лампа, − сможет ли Поэт понять мою душу? Мне так хорошо рядом с ним. Кажется, я обретаю второе дыхание и, как женщина, начинаю им увлекаться…»

На столе Лампа занимала почётное место – слева. У Поэта, включавшего свет, в этот момент в глазах вспыхивали огоньки, словно он сам светился изнутри…

«Наверно и он полюбил меня, − озарило Лампу, − не зря же в глазах пылает божественный свет!»

У Поэта имелась ещё и печатная Машинка, которая находилась по центру, и она также стала героиней этой истории (по законам жанра обычно требуется соперница, Машинка подходила на эту роль идеально). Новенькая, недавно подаренная другом Поэту, своей красотой она возбуждала зависть Лампы. Поблёскивая белыми клавишами, Машинка, словно посмеивалась над наперсницей, но не вступала с ней в разговоры.

Поэт будто всё больше отдавал предпочтение Машинке. Печатая, он нежно касался клавиш, поглаживая пальцами по её округлостям, подолгу задумываясь и смотря в одну точку, словно ласкал ту, которой поверял свои мечты…

От небрежного нажатия пальцами, клавиши Машинки иногда сцеплялись, в этот момент он неожиданно чертыхался, зато Лампа радовалась его обиде на Машинку, потому что не желала делить с кем-либо предмет своего обожания.

Сама же испытывала настоящее блаженство, когда Поэт дотрагивался головой до её шляпки-отражателя, наклоняясь близко-близко. Слышно было его дыхание и биение сердца. В этот момент Лампа возбуждалась и сильно накалялась. «Вот она любовь! – восторженно стучало у неё в висках, − какое же это необыкновенное чувство!»

Ощущал ли Поэт её душевные перемены – вряд ли, трудно было понять это и бедной Лампе. Она страдала от ревности, оттого у неё стали часто перегорать лампочки. Хозяин вынужденно брал Лампу за лебединый изгиб шеи-штатива, выкручивал перегоревшую лампочку, меняя на новую. Довольная оказанным вниманием, Лампа благодарно сияла, отдавая любимому весь накал своего электрического сердца!

Так продолжалось какое-то время. Поэт писал, вслух читал стихи, в которых звучали слова: «любимая!», «единственная!» Лампа принимала это на свой счёт и жалела, что в ответ не может произнести ни слова. О, какие слова теснились в её эбонитовом сердце! Зато лампочки перегорали всё чаще и чаще…

Однажды у Поэта вырвались гневные слова: «Так я скоро разорюсь на одних лампочках. Как ты достала меня, старая вешалка!»

Лампа недоумевала. Обращение было явно адресовано ей, но причём здесь «старая вешалка»? Наивная, она не знала, что люди, не задумываясь, часто говорят жестокие слова и совершают безрассудные поступки. Не догадывалась она и о том, что для человека двадцатилетняя вещь кажется рухлядью… И если он все же пользуется ей, то, скорее всего, от нужды или по привычке, а не потому что она ему нравится.

Так бы и мучилась Лампа в сомнениях, но неожиданно Поэт принёс в дом картонную коробку. Вынул из упаковки пахнущую новизной никелированную лампу и поставил её на место прежней.

Не церемонясь, взял старую Лампу за понурую шею-штатив и отнёс на улицу, бросив возле мусорных баков…

Лампа, увидев удаляющуюся спину Поэта, задохнулась от удивления и несправедливости: «Ах, зря я ревновала к Машинке. Он не любит меня! Для него я просто «вешалка», «старая рухлядь!» Не хотелось Лампе верить в коварство любимого, а в глубине души теплилась надежда, что это недоразумение, что Поэт спохватится и вернётся, а она по праву займёт прежнее место. Разве может другая лампа, даже новая, светить так преданно и самозабвенно!? Она же всегда хотела лишь только одного − радовать милого и большего ей ничегошеньки-то не надо…