Александра Сашнева - Мурлыкина и Писатель

Мурлыкина заболела. Она лежала с завязанным горлом, градусником и температурой в больничной палате. И умирала с тоски. Ее пришли навещать мама, папа, одноклассники, бабушка, классная руководительница. И все они принесли ей какие‑то цветы и еду, на которую у Мурлыкиной была аллергия. Еще они говорили какие‑то глупости, от которых становилось еще тоскливее.

Наконец‑то они свалили, и Мурлыкина заплакала от бессилия и скуки.

Но тут в окне появился клоун. Для начала он громко заржал и встал на руки. Мурлыкина вскочила с кровати и быстро открыла окно. Клоун оказался не один, их оказалось целых семь! И они начали устраивать в палате жуткий бедлам. Мурлыкина громко смеялась и забыла, что у нее болит горло.

А когда на шум прибегала медсестра, #клоуны быстро прятались за шторами. Но стоило медсестре выйти, веселый бедлам снова продолжался.

Потом клоуны ушли, но обещали вернуться.

Однажды Мурлыкина жила в Питере. А поскольку Мурлыкина девочка, то она ни на что не жаловалась. Просто у нее ни работы, ни денег, ни знакомых, ни жилья не было. Но девочкам на это жаловаться стыдно. Вот мальчик – другое дело. Его можно и пожалеть, и к какой‑нибудь девочке подселить. Особенно, если мальчик поэт.

И пришла к Мурлыкиной делегация ответственных лиц и говорит:

– Мурлыкина! Сделай нашему поэту клип бесплатно. Поэты бедные, а ты богатая.

Мурлыкина заулыбалась и говорит:

– Ага. Сейчас сделаю. Почку только продам.

– Злая ты, Мурлыкина, – сказала делегация и ушла делить грант, выданный НКО на клип поэту.

А на следующий день к Мурлыкиной другая делегация пришла и говорит:

– Мурлыкина! Давай мы книжку твоих стихов издадим?

– Да ну, – говорит Мурлыкина. – Я ж не поэт. Настоящие поэты бедные. А я‑то богатейка!

Но книжку, все равно, издали, потому что стихи у Мурлыкиной были прекрасные. И дали главную премию поэтов – Григорьевскую.

Мурлыкина пошла в Измайловский парк и там встретила Писателя. Писатель сидел на скамейке в парке и курил. И кашлял. И курил. Курил и кашлял.

Мурлыкина говорит ему:

– Блин! Ты бы курить‑то бросил, кашляешь же!

– Брошу, Мурлыкина. Брошу. А сейчас давай лучше выпьем. Мне хорошее вино привезли.

Писатель достал бутылку сухого красного из Франции, 100‑летней выдержки, и кусок прекрасного вонючего рокфора, разложил все это на газетке, нарезал сыр перочинным ножичком.

– Из бумажных стаканчиков будем, – сказал он, – вытаскивая пробку из древней бутылки. – Знаешь? Такое крутое вино из бумажных стаканчиков вкуснее, чем в ресторане.

– Стопудово, сказала Мурлыкина. – Оно, наверное, дорогое?

– Ага, – сказал Писатель. – Как "жигули" подержанные стоит.

– Блин! – сказала Мурлыкина.

– Нормуль, – сказал Писатель. – Мне его фанат из Франции прислал.

– Лучше бы он тебе его деньгами прислал, – сказала Мурлыкина.

– Тот‑который‑там, – сказал Писатель и показал на небо, – лучше знает, что мне лучше. Давай! За фанатов.

И немедленно начали пить дорогущее вино из бумажного стаканчика.

– Ого! Вкусно! – сказала Мурлыкина, закусывая вино рокфором, и замерла с улыбкой. – Ты слышишь, Писатель?

– Что?

– Как все прекрасно в мире, как весь мир звучит прекрасной музыкой? Падающие листья, трамвай, вкус вина, сыра, и даже твой кашель. Жаль, что никто, кроме нас не услышит эту божественную симфонию.

– Это самая лучшая музыка, когда она только для двоих и ее никак не выразить, потому что она слишком совершенна.

– И она никогда‑никогда не закончится, – улыбалась Мурлыкина улыбкой Джоконды.

– Не закончится. И мы в ней останемся. Так и будем вечно сидеть на лавочке и пить вино.

– Ага, – Мурлыкина подышала на озябшие ладони. – А когда мы отсюда уйдем, это будем уже не мы. Потому что мы останемся тут. Да?

– Да! Сказал Писатель и протянул Мурлыкиной бутылку. – Давай! За музыку вечности.

Мурлыкина и Писатель сидели в Измайловском парке на лавочке и смотрели, как падают листья.

– Хочешь, я тебе расскажу свою новую сказку? – спросил Писатель.

– Хочу.

– Тогда слушай! У одной девочки папа был людоед и мама‑овца. От мамы девочке достались кудри и овечий характер, а от папы – людоедский характер и неконтролируемый гнев. Однажды папа‑таки съел маму, приготовив из нее рагу. Одна девочка хотела съесть папу, но прочитала книгу Льва Толстого, где было написано по непротивление злу насилием. Она поняла, что если она съест папу, то станет таким же людоедом, как папа, и не сможет остановиться. А у нее были идеалы. С тех пор она живет в лесу.