Данил Ечевский - Тираннозавр

– Тунеядство, однозначно. Оно часто вызывает подобные приступы тунеядства.

Заключил медицинский работник. Все заключил, морща пафосный лоб. Странно. Там что, вообще есть медицинский работник?

– То есть, если я вас правильно понял, такой человек является угрозой для любого предприятия?

– Совершенно верно. Подобных субъектов следует изолировать, эм, и-зо-ли-ро-вать! Это угроза для ведения бизнеса, и вы никогда не знаете, когда и как она себя проявит. Обществу надо от подобных тяжелобольных избавляться, из-бав-лять-ся!

– Вот оно как! Выходит, господин О, что удерживать вас здесь более не представляется возможным. У вас больше нет работы. Можете подняться?

– Не знаю, наверно.

О щебечет губами, как спящий.

– Тогда я прошу вас как можно скорей удалиться из данного помещения, так как это частная собственность. Иначе я буду вынужден позвать охрану.

О попытается. – О всегда пытался. – приподняться, но напрасно. Его тело подобно куску расплавленного металла, а потому куском мы называем его только условно. Перед глазами канал с рекой, текущей в канализацию. И бензиновая пленка на лице у Ани. Спина О – как прилипшая к полу жвачка.

– А знаете что?

– Что?

– Видимо, все же придется вызвать охрану.

– Антон Александрович, простите. Я наверно чуточку задремал, но, уверяю вас, такое больше не повторится. Я сейчас же примусь за работу, вот увидите. Мне только нужно как-то подняться…

– Ну вот, доктор, как вы и говорили, по-хорошему негодяй уходить не хочет.

– Н-да, н-да. Безусловно, тунеядцы – все такие уроды.

Шеф выпрямляется. Его лицо резко удаляется, но не взгляд. Взгляд забит. Пристально. По гвоздю на каждый глаз.

– Ох-ра-а-а-а-на!

Из пола выросли высокие пузачи – две тупые погани. А за их спинами взошел прям из навоза дед-мухомор. Красномордый пожилой дяденька в форме с фуражкой, который спросил:

– Этот?

– Да. Проник как-то в наш офис. Вот неужели не знал, что здесь частная собственность?

– Так ребятки, берем!

Два жирдяя хватают О. За руки, за ноги и понесли. Понятно, какой частью тела вперед. Шеф провожает О все теми же гвоздями в пустых глазницах. Весь персонал сотрудники-кузнечики прыгают в стороны, чтобы не заразиться увольнением.

Проблема в том, как спустить О на лифте. Толстолобые олухи пробуют уместиться с ним, занося О то с одной стороны, то с другой. Все решается, когда выбегает шеф. Крикнуть словесный поцелуй на прощание:

– Идиоты, его же клиенты увидят! Через запасной!

Стали спускать по лестнице. О доволен. Приятно, когда тебя несут на руках. Только вот вся эта неразбериха с работой… О так и не понял, что был уволен. Его кач-покач-укачивает. Спать. Поспать бы. С каждой ступенькой он все больше пропадает, пока истеричная команда дядьки-мухомора не возвращает его. И-и-и-и-и-и-и раз! Мордовороты швыряют О во двор.

Но промахиваются, потому как тут же. О не успел уснуть. Асфальт не успел нагреться. Пузочи не успели уйти (вернее, успели, но им пришлось вернуться). Тут же один из сотрудников выбежал вместе с теми же охранниками.

– Идиоты, его же клиенты увидят! Не здесь же его бросать! Вон же мусорный бак стоит!

Толсто-мышцы делают свое дело и уходят. Какое-то время О пытается разложить благоухание на составляющие, что у него успешно не получается. Зато этот опыт вынуждает О выбраться наружу куда быстрее, чем желание.

Ну вот, рубашка порвалась. И брюки. Нет смысла стирать. Придется покупать новые. А как же я куплю их, если у меня нет денег?

Сознание О заблудилось в трущобах, по которым он шел. Вообще, то были не трущобы, а центр города. По нему очень сложно найти дорогу. Даже если ты бывал там почти каждый день последние полгода. Мысли заплыли жиром. Спать. Домой.

Раскаленная панельная банка насекомых высится многоквартирными уровнями страдания. На входе О будто вручают новую пару легких. Он чувствует себя подозрительно бодрым, но он все еще не в силах понять, что случилось на работе. Может быть, завтра все прояснится. Да, пойду туда завтра. Антон Александрович уже не будет так зол и позволит мне продолжить.

В протухшем подъезде, будто в банке с гниющими червями. Сырость подвала, мокрая, как моча. Кошачьи дела, спекшиеся в уголках. На первом этаже постоянно так. Как и на втором, но хуже третьего. Чем выше ползет О, тем быстрее за ним бежит тревога, от которой он прятался вне дома. День отступает. И все кошмары, происходившие с ним в квартире, снова наливаются красочной явью.