Ксения Левонесова - Город на Лете

– Стикс? Как река? – а вот и еще одно слово, которое мне еще никто не говорил, но я его знаю.

– Ты помниш-ш-шь? – и без того большие глаза Хиды округлились. – Никто не помнит!

– Стикс, река. Вроде Леты, только другая, – не знаю, откуда это берется в моей голове, но страх подстегивал воспоминания. Как на экзамене… что, что, что?! Что за экзамены?!

– Пять рек. Одна – С-стикс-с-с, моя мать. Пять рек, пять городов. Я должна охранять все, иначе Ера опять отомс-с-стит…

– Вы одна – и на все пять городов? И как только успеваете?

– Глупцов мало. Ты первый за этот мес-с-сяц.

– Ну… Вы же могли не заметить? – без особой надежды спросил я. Тело онемело и уже едва слушалось. Даже хорошо, что хвост Хиды поддерживает меня в вертикальном положении, а то я давно бы упал. – Как же можно взвалить такую ответственность на столь прекрасную хрупкую женщину… Ай!

Хида опять сжала кольцо хвоста. Видимо, комплимент ей не понравился.

– Я не хрупкая!

– А я – очень даже. И вы меня сейчас раздавите!

Она внезапно ослабила объятья, и я свалился на землю. Ноги затекли, так что встать я не мог. Да и в голове все больше тумана. Может, тут все и вечные, но без крови организм отрубится… надо перевязать руку, иначе…

Я лег на спину, старался отдышаться и всеми силами не давал глазам закрыться. Пока говорю с ней, есть шанс спастись. Хида скрутила хвост вокруг нас, а сама прилегла рядом, касаясь моей израненной руки. На ее тонких пальцах осталась кровь, и змея с удовольствием облизала их.

– Кровь живого. Ты можеш-ш-шь умереть.

– Тут же никто не умирает…

– Потому что здес-сь вс-с-се мертвы. А ты – нет. Почему?

– Не… знаю… – глаза все же закрылись. Я услышал шорох удаляющейся змеи. Беспамятство уже почти захватило разум…

Сон нарушило прикосновение. Что-то влажное коснулось ран. Я с трудом разлепил глаза и повернул голову. Хида прикладывала к правой руке какие-то листья.

– Не умирай, мальчик. Я больш-ш-ше не должна убивать живых.

Я уже почти не чувствовал боли, но и та, что была, схлынула. Поднял руку – раны затягивались от прикосновения трав.

– Вы мне помогаете?

– Ты спустилс-с-ся в мир мертвых. Зачем, мальчик?

Если бы я знал…

– Я ищу девушку. Она может быть в полях. Вы же чувствуете здесь все? Можете помочь?

Хида поднялась на высоком хвосте, встала, как маяк над полем, огляделась.

– Кажется, виж-ж-жу, – наконец сказала она. – Вон там кто-то ес-с-сть.

Сжав волю в кулак, я поднялся на здоровой руке. Не время умирать. Голова гудела из-за потерянной крови, ноги едва слушались. Не поднимусь сейчас – не встану никогда.

Змея показывала в сторону сада. Наверное, про него рассказывал Зима, что там однажды был пожар.

– Мне нужно к ней…

– Подож-жди, мальчик. С-с-сумка, – Хида заботливо подала упавшую почтовую сумку. – Видишь горы за полями? З-здесь можеш-шь ходить, но туда – никогда. Там живых превращают в мертвых. Три с-с-судьи реш-шают с-с-судьбы.

– Ладно… Если девушка не побежит туда, то и мне ни к чему.

Я покачнулся, схватился за хвост Хиды. Невежливо как-то… Впрочем, она не против.

– Так я пошел? Не станете меня убивать?

– Иди.

Дважды просить меня не пришлось. Я хотел побежать, но едва смог волочить ноги в нужном направлении. Обернулся раз – Хида склонилась над листьями, которыми излечила мои раны, и жадно их облизывала. Мерзость…

Путь до фруктового сада занял, по моим прикидкам, примерно вечность. Я уже не верил, что найду там девушку или вообще хоть что-то. В глазах временами темнело, я падал на колени и бил себя по щекам, чтобы хоть как-то прийти в сознание. Тело будто разучилось чувствовать боль – только бесконечную усталость. Кажется, люди так и засыпают на морозе или умирают от кровопотери – даже не из-за боли, а потому что организм отказывается бороться. Нет уж, я не отказываюсь!

Первое спасительно дерево, хоть что-то выше чертовой пшеницы по пояс. Я обхватил ствол и простоял так несколько минут. Нужно идти дальше, иначе заснуть смогу даже стоя.

Бродил между деревьями, касался каждого, едва видя хоть что-либо. Полусон, полуявь… Вдруг рука дотронулся до чего-то мягкого. Испугаться, удивиться – нет сил. Я упал на колени и поднял голову…

– Дита? – имя само слетело с губ. Ее звали иначе, когда мы были знакомы – где-то далеко, за пределами этого проклятого города. Она сама решила назвать себя так, переврав имя. Я последовал ее примеру и тоже выдумал себе прозвище, по которому меня все и называли. Даже самые близкие. Кем же они были…