Геннадий Тарасов - Нелюбим

– Где же ты, Ника? Ника…

Слова прозвучали, как прямой вопрос к ней. Это и был вопрос. Но девушка не ответила, да и как бы она могла его услышать, ведь пространства их, судя по всему, разделяли нешуточные. Пропасть их разделяла, если быть точными. Ника…

Закрыв дверь, он остался один на один с ее печальными и наивными глазами.

.8.

Репортерская работа

Тяжек путь постижения истин необъяснимых, а всего трудней – тех, с самой сутью которых не в силах примириться душа. Суров и долог бывает путь к желаемой правде. А для успеха необходимы два неизменных условия, два родника неиссякаемых – вера и упорство. Без веры – усомнишься, без упорства – опустишь руки до срока, не найдя в себе силы продолжить борьбу.

Вера – и упорство!

Тант верил, словно в божество, в далекую, незнакомую девушку. Тем более что она являлась ему лично, и даже, чтобы не было сомнений, оставила в напоминание о себе кольцо. Не говоря о других знаках и явлениях. Правда, он воспылал огнем, готовый к подвигам великим. О нет, это был уже не тот юнец, неуверенный в себе и во всем сомневающийся, встречный ветер которого мог заставить отвернуть лицо, сойти с пути. Не юноша – но муж, почувствовавший крепость плеча своего, и силу духа.

Но во что он все-таки верил? К чему был готов?

Не торопите! Дайте же ему во всем разобраться самому! А еще лучше – помогите. Не можете помочь – не мешайте.

Тише! Вот так.

Первый день нового года, как и его предшественник накануне, последний день старого, превращался в тень, растворяясь неспешно, ускользая неслышно. Миллионы мгновений, составлявшие его естество, просачивались через сито настоящего в прошлое одно за другим, словно дождевая влага сквозь песочную кожу земли. В отличие от воды – чтобы никогда больше не подняться в небо невидимым газом, и никогда не вернуться обратно, к земной тоске и радости.

От долгого сидения в жарко натопленной комнате и напряженного труда мысли, Тант чувствовал себя совершенно разбитым. Небольшое количество выпитого накануне вина, давно испарилось из организма, уступив очищающему натиску возбужденных нервов. Был первый день нового года, но жизнь продолжалась прежняя, сложная, полная проблем и нерешенных вопросов, что никак не позволяло отдаться празднику в полной мере.

Когда неторопливые, но ранние сумерки повели себя слишком навязчиво, как неумолимые оккупанты, Тант включил свет. Лампочка вспыхнула, по первому ощущению, слишком ярко, он прикрыл уставшие глаза рукой, а когда отнял ее, почувствовал в комнате какую-то перемену, но в чем она заключается, не сразу смог уловить. А когда понял, в чем дело, засомневался в своих чувствах. Перемена была столь значительной, что он даже усомнился, у себя ли находится дома. А потом нахлынуло осознание: исчезла роспись стен! Да, именно так!

Когда? Как? Почему?

Кто позволил?!

Стены вновь сделались первозданной белизны, какими были до того, как на них излила несколько ведер краски Лалелла. Впечатление было сопоставимо с тем, как если бы в отсутствие хозяина поснимали и вынесли прочь все яркие южные ковры, украшавшие стены! Но в его жилище никогда не было ковров, зато были краски на стенах, и вот их не стало, не существовало более – словно и не было никогда!

– Вот так фокус! – изумился Тант. – Походу, ограбили. При полном попустительстве охраны.

Впрочем, знакомый уже с подобными шутками, изумился он не очень сильно. Скорей, испугался, едва представил себе, какая за подобными манипуляциями может стоять сила. «Следы заметает, – сразу догадался он. И, гоня страх прочь, взбодрился, захорохорился, точно перед публикой, точно его кто-то видит: – Ах, Лалелла, стоит ли так мелочиться? К чему все эти плутни и увертки? Я к ним, если честно, уже попривык. Не трогает. И, замечу, не слишком-то богатая у тебя фантазия, совсем истощилась, и удивлять перестала. Повторяешься! А вообще так скажу: если воевать – давай в открытую?»

Подумал – и усмехнулся: с кем воевать-то?

Вопрос без ответа.

В голове неожиданно прояснилось – то ли чистота стен подействовала, то ли свежего откровения дуновение высветлило основательно запотелые окна его мыслительной комнаты. А, может, подзадорила близость противника. Как бы то ни было, только вдруг нагромождение фактов, домыслов и предчувствий перестало казаться хаотически немотивированным и непонятным, как куча бирюлек. Картина помалу начало вырисовываться вполне ясная, охватить и проанализировать которую уже был способен и его земной мозг – надо было лишь постараться из общего вороха, из нагромождения небылиц вытащить первую палочку-подсказку, а за ней следующую, и так, не останавливаясь до полной разгадки.