Татьяна Мастрюкова - Приоткрытая дверь

Принц_Тюлень:Тетя открыла, не я.

4uWi4ka4u:

Не суть. Как закрыть, я не знаю. Извини ¯\_())_/¯

– Настенька! – позвала меня из ванной мама, и я сразу сообразила, что этот ласковый тон не предвещает ничего хорошего. – Ты, когда на запотевшем зеркале рисуешь, стирай потом за собой. – Мама протянула мне губку.

Я непонимающе уставилась на мамину руку, потом пожала плечами:

– Я не рисовала ничего.

И только потом посмотрела на зеркало. На запотевшем стекле отчетливо проступали отпечатки двух маленьких человеческих рук. Детских ладошек. Будто какой-то ребенок опирался о зеркало.

– Это не я!

Мама хмыкнула и приставила свою руку к отпечатку.

– Насть, конечно, это могла быть я, или бабушка, или Люля. Мы же всегда так делаем.

Спорить было бесполезно. Разумеется, у меня самая маленькая ладонь из всех.

– И что ты там писала? Redrum ?

Зря мама про Стивена Кинга вспомнила. Совсем не смешно.

Я молча взяла губку под мамино одобрительное: «Ну вот сразу бы так!» – дождалась, пока она выйдет из ванной, и только тогда почти уткнулась носом в зеркало, разглядывая вроде бы какие-то буквы и отпечатки на запотевшем стекле.

Точно, детские ладошки. Не мои. Явно не нарисованные, настоящие. Будто ребенок прижимался к зеркалу, забравшись на раковину. Сначала нарисовал каляки-маляки (или все-таки что-то написал, какие-то символы?), а потом приложился ладонями к зеркалу…

С этой или с той стороны? По спине пробежали мурашки. Зачем я об этом подумала?

Зеркало постепенно светлело, пар с его поверхности уходил. Буквы пропали первыми. Ладошки на стекле тоже начали терять четкие очертания. Я провела по зеркалу губкой раньше, чем отпечатки стали вновь обретать четкость.

Шуршит, шуршит… Совершенно не хотелось просыпаться среди ночи, когда самый крепкий сон и до утра, до подъема по будильнику еще спать и спать. Но это невыносимое, какое-то нервирующее шуршание заставило очнуться. Почему-то первым делом я посмотрела на ковер на стене. Пылесборник , как говорила мама. Мне и раньше в ковровых узорах мерещились мерзкие рожи, будто специально сотканные, чтобы давить на психику. Я даже помнила расположение каждой хари. В темноте они будто проступали еще четче. А если приглядеться, то вообще будто шевелились.

Я зажмурила глаза, силясь удержать ускользающий сон и не поддаться магии его ворсейшества, а сама невольно прислушивалась. Сначала показалось, что что-то копается на подоконнике. Не у соседей точно. Как надо шуршать, чтобы стало слышно на другом этаже!

Что это может быть? Крыса? Фу-фу-фу! Только не крыса!

И почему на подоконнике? Логичнее было бы шуршать на кухне, где еда. Вряд ли бабушкины фиалки и декабрист привлекательнее. Блин! Прошлый раз тоже кто-то на подоконнике шуршал, а потом бабушку душил!

Я снова вслушалась. Тишина.

Бабушка спала беззвучно, даже не сопела. Слышно было только, как тикают часы на тумбочке у бабушкиной кровати. Я уже стала снова проваливаться в сон.

И тут на шкафу, который отделял меня от комнаты, что-то завозилось. Крупное – шкаф едва слышно поскрипывал под весом этого кого-то . Возможно ли такое? Это же был старинный, добротный шкаф из настоящего дерева, тяжеленный. У него даже петли практически не скрипели, когда бабушка по сто раз на дню вытаскивала и убирала в него вещи. Папе даже пришлось звать на помощь соседа, когда выгораживали мне уголок для кровати, в одиночку не решился надрываться.

А тут заскрипел…

В голове вдруг явственно прозвучал голос Алексея: «Показалось, что у вашего кота человеческое лицо…»

«У нас нет домашних животных», – снова мысленно ответила я ему, и неприятный холодок прокатился по всему телу.

Я ему тогда не поверила, а ведь кормилец наш вовсе не играл. И актерские способности пригодились ему для того, чтобы изобразить, будто на самом деле ничего не произошло, так, ерунда.

Видела я этих котов, чего мне бояться! Смело открыв глаза, я встретилась взглядом с каким-то человеком…

Все достаточно ясно освещалось фонарем с улицы, чтобы различить силуэт, перегнувшийся через край шкафа, так что были видны голова, плечи и руки, впившиеся в декоративную резьбу, идущую по верху. Он едва слышно дышал и, как мне показалось, принюхивался.