Игорь Малышев: Театральная сказка

Мыш, не отрываясь, смотрел в лицо Ветке, горло которой перехватывала уродливая петля.

Нищета сидела рядом, цепко держала в костлявой ладони конец натянутой верёвки, непрерывно оглаживая тощие ноги свободной рукой, и, как полоумная, без умолку бормотала себе под нос.

По щекам Ветки ползли слёзы.

– Только дёрнись… Вот только дёрнись! – глядя в землю, бубнила Нищета. – Враз горло перехвачу. Чик! И нет человечка… Был и перестал…

Ни мальчик, ни девочка не слышали её. Они чувствовали, как рушится всё, что они полюбили за эти несколько месяцев. Мир, который, как они думали, вечен и неколебим, распадался на песчинки, и злая сила уносила его без следа.

Тонким прерывающимся голосом Ветка запела мелодию из «Ромео и Джульетты».

Нищета, не поднимая головы, дёрнула верёвку, оборвала музыку, но Ветка запнулась лишь на секунду и запела вновь.

Старуха, не видя в шуме опасности, больше не трогала верёвки и нашла себе новое развлечение в том, что выдёргивала клочья травы рядом и тут же бросала их.

Подходили пороки, погружали ладони в чашу, уносили в горстях кровь.

Сначала дети вздрагивали от каждого их появления, но потом перестали замечать, помня лишь друг о друге.

Внезапно старуха бросила верёвку и исчезла в кустах. Ветка, почувствовав, что хватка петли ослабла, запела громче и свободнее. Мыш огляделся и увидел, как сквозь лес, неторопливо ступая упругими лапами, к ним идут леопарды.

Вслед за ним и Ветка заметила приближающихся хищников.

Бежать было бесполезно, и детей это даже обрадовало.

– Ну, хоть умрём быстро, – сказал Мыш.

Губы леопардов кривились, открывая клыки. Поперечные складки на лбах выдавали закипающую ярость.

Рычание, резкое, рокочущее, разорвало тишину. Зверь с рассечённой бровью оповестил о своём прибытии округу. Хвост его, толстый, мускулистый, дёргался из стороны в сторону, плетью бился о ребра. Уши прижались к черепу, янтарные когти при каждом шаге впивались во влажную лесную землю.

Мыш подошёл к Ветке, снял петлю, прикрыл собой девочку от хищников. Выдохнул, отбросил с глаз отросшую чёлку.

Звери окружили детей, ближе всех встал вожак с повреждённой бровью. Подошёл вплотную. Голова его была на уровне детских лиц. Мыш зажмурился, готовясь встретить клыки зверя, но тот вдруг опустил голову и принялся большим шершавым языком вылизывать сгиб локтя ребёнка, откуда сочилась кровь.

Это было так неожиданно, что Мыш вздрогнул и в недоумении открыл глаза.

Один из зверей, стелясь по земле, рванулся к кустам, откуда с жадным любопытством выглядывала Нищета, и через мгновение там раздался верещащий, быстро оборвавшийся крик.

Словно восприняв это как сигнал, остальные два зверя тоже кинулись в заросли. Вскоре оттуда, то ближе, то дальше, тоже стали доноситься вопли. Иногда страшные, так что стыла кровь, иногда жалобные, будто топили котят. Слышался треск сучьев под лапами леопардов и ногами пороков. Раздались один за другим два тонких тоскливых крика.

– По-моему, это тварь Лженауки, – шепнул Мыш.

Но вот всё стихло.

Сквозь сеть ветвей пролился свет, тихий, спокойный. Выпорхнул из высокой травы мотылёк, закружился вокруг детей.

Мыш повернулся к Ветке.

– Кажется, мы будем жить.

Ветка уткнулась ему в плечо и зарыдала, выплёскивая то, что сдерживала последние часы. Хотя кто знает, часы ли? Может, дни? А быть может, годы? В Засценье нет времени, дети не знали, сколько длились их мучения.

Ветка обнимала Мыша, боясь, что тот может ускользнуть от неё, развеяться дымом, утечь дождём сквозь пальцы.

– Ну что ты? Я же с тобой, – шептал мальчик.

Обратно вернулось только два леопарда. Оба израненные, в порезах, царапинах, ссадинах, они принялись вылизывать детей, словно своих котят, и от этого почему-то становилось ещё безнадёжней. Ведь если кого-то жалеет даже зверь, значит, дела его совсем плохи.

Вскоре леопарды оставили их и, огласив напоследок чащу громоподобным рыком, скрылись за деревьями.

Ветка отстранилась, отвернулась от Мыша, не желая, чтобы тот видел её зарёванной, с красными глазами и опухшими губами. Вытерла слёзы, пристроила на лице ободряющую улыбку. Даже юная актриса всё равно актриса.

– Пойдём поищем его… – протянула она руку мальчику.

Тот взялся за неё, холодную, как только извлечённая из воды рыбка.

Могли ли дети представить себе ещё вчера, что им доведётся хоронить одного из тех, кого они боялись больше всего на свете? Кто-то, скорее всего Наркомания, поразил зверя в самое сердце, и тот лежал на груде ржавых обломков, словно сбитый в прыжке.