Светлана Рыжкова - Псы Господни

Ну, ничего. Иринка, конечно, нервная сама по себе, но он-то, Сергей, парень закалённый и сильный. Хрен вы мне жену до истерик доводить будете! Вот подрастёт Тимка, закончит Иринка институт и некогда ей будет ваши бредни слушать, да по ночам мужу в плечо реветь!

Эх, приеду сейчас, камеру на Иринке с Тимкой опробую. Попрошу Иринку красиво одеться… очень уж она хорошенькая у меня – не перестаю удивляться, до чего же мне с ней повезло! А ночью… ночью сниму её, милую мою, голенькой. В компьютер отдельным файлом солью… запароленным… мало ли чего… на всю жизнь чтобы молодой и красивой оставалась. И будет у нас своя приват-сессия. Он, Серёга, не из тех дебилов, что своих голых жён в интернет с раскинутыми ногами выкладывают, конечно нет! Для себя, для тех Серёги и Иринки, что старыми станут. Но иногда… иногда так и хочется крикнуть всему миру: «Вот, смотрите! Вот вам и Серёжка, сын алкаша! Вот вам ваши двойки по русскому языку, вот вам совковые понты ваши и блат в спецраспределителях – завидуйте !!!»

Сергей представил себе обнажённую соблазнительную Иринку, одетую в белые чулочки и те, шпилечкой, светлые туфельки… и заёрзал на сиденье. В паху стало горячо и тесно. Нет, надо побыстрее до дома добираться. Как обычно, улочками и переулками, чтобы в пробках на проспектах не торчать. Вот так… поворачиваем на Серова и дуем до Щорса по односторонней.

Именно в этот момент он увидел по левую сторону от себя ярко-алый свет. В доли секунды он представил, как огонь охватывает левую дверцу. Уже повернув голову, глядя на дом и нажимая на тормоз, Сергей всё ещё видел себя, охваченным огнём «коктейля Молотова». Как, неразборчиво крича, он вываливается из машины и катается по земле, пытаясь сбить пламя, как вскипает и мгновенно чернеет… лопается кожа на руках и лице… сердце его болезненно скакнуло, глаза выпучились, нога судорожно толкалась в педаль тормоза. Машина с визгом остановилась и Сергей машинально задёргался в кресле, совершенно забыв о том, что пристёгнут. Но тут он наконец-то осознал, что именно он видит.

Господи, так недолго инфаркт получить! А всего-то дел, что почему-то горит фундамент двенадцатиэтажного дома. Правда, очень уж ярко горит, просто слепит глаза. Сергей потянулся к бардачку за солнечными очками и увидел свою «Sony», спокойно лежавшую справа от него. О! О, блин, вот Иринка то посмотрит!

Почти спокойно Сергей взял камеру, опустил стекло и стал, не выходя из машины, снимать пожар. Нам всем повезло, что дом был виден ему полубоком, «в три четверти», как говорят фотографы. Это придаёт всей картинке глубину и объём.

Сергей снимал ослепительно яркий огонь, странным образом как бы выраставший из стыка стен и фундамента. Видно, как языки пламени, более всего напоминающие тонкую плёнку, неровно обрезанную поверху, быстро поднимаются вверх, как из прохода между домом 21 – какое-то время чётко виден указатель – и домом 19 выбегают люди, оборачиваясь на бегу. Как всплескивает руками, роняет наземь сумку и начинает причитать старуха, метров тридцать не дойдя до этого прохода. Пламя поднимается ровно и неотвратимо и вот оно достигает двенадцатого этажа и выше. Сейчас дом похож на красивый параллелепипед, упакованный в алую подарочную обёртку с лазерной насечкой. Обёртка поднимается над крышей – отчётливо слышно, как Сергей потрясённо говорит: «Ох, …б твою мать!» – и вдруг заворачивается наружу и стремительно несётся вниз. На секунду Сергею представляется гигантский пламенеющий презерватив, легко натягиваемый на деталь от детского набора кубиков – да-да, он хочет вслух сказать об этом, но только мычит.

В зад его «девятки» тихо въезжает «Мазда», за рулём которой взволнованная блондиночка, похоже, даже не соображая, что к чему, продолжает какое-то время одновременно нажимать на педали газа и тормоза. Изображение дёргается.

Сергей пытается разговаривать с блондинкой, но и её, и его так и тянет обернуться на дом, с которым происходят совсем уж страшные вещи. Сергею хватает соображения поставить камеру на крышу своего автомобиля. Видно, как пламенеющая плёнка вдруг начинает переливаться всеми цветами радуги, а потом снова краснеет и по поверхности её стремительно проносятся меняющиеся символы, сливающиеся в неразборчивые пятна. Эти символы впоследствии будут сводить с ума, как учёный мир, так и неисчислимое количество добровольных помощников, энтузиастов-любителей, богословов всех конфессий мира и полупомешанных телевизионных проповедников.