Лилит Сэйнткроу: Возвращение мертвеца

Я должна была отомстить. Люцифер по-прежнему держал меня на поводке и из-за дочери Дорин, и из-за Джафримеля. Заставить его рассчитаться за все я, конечно, не могла, но попытаться все же стоило. Он передо мной в долгу, а я в долгу перед мертвым демоном, которому обязана жизнью.

Я поморщилась. В Сент-Сити моросил мелкий дождь. Может быть, Князь тьмы по-прежнему за мной наблюдает.

Я не должна ему ничего, и, может быть, именно этого он и добивается: положить конец всей этой истории.

«Думай о чем-нибудь другом, Данте. Тебе есть о чем подумать. О Джейсе, например».

Ради меня Джейс порвал с семьей Моб, отказавшись от всего; просто взял и передал руководство компанией своему заместителю, подписав все нужные документы. Вот так – после долгой и жестокой борьбы, когда он уже вплотную подошел к созданию собственной семьи, Джейс все бросил и оказался на пороге моего дома.

«Данте, у тебя просто дар думать о том, что хочется поскорее забыть».

Чтобы добраться до пересечения Седьмой и Черри, мне понадобился час. Купив в уличном киоске букетик желтых маргариток, я остановилась на южной стороне улицы, под навесом бакалейного магазина, построенного два года назад. Когда-то, когда еще был жив Льюис, здесь находился книжный магазин.

Сердце забилось; его стук отдавался в висках и горле, словно я опять начала охоту. Дрожащей рукой я судорожно сжала цветы; зашуршала пластиковая обертка, и веселые маргаритки закивали мне своими желтыми с черной серединкой головками. Приходить сюда каждый год было мучительно, словно я должна была совершать некое покаяние, хотя, с другой стороны, кто еще мог вспомнить о нем, кроме меня? Льюис был совсем одинок, его семьей были мы, дети-псионы, к которым он относился как к родным. Я тоже была совсем одинока, и Льюис заменял мне семью до тех пор, пока мне не исполнилось тринадцать.

И если во мне было хоть что-то, чем я могла бы гордиться, то только благодаря Льюису.

Воспоминания – это проклятие псионов. Методы маги, с помощью которых они тренируют память, необходимы и в то же время беспощадны. Наша тренированная память должна хранить каждую деталь, каждую подробность любого события, магического круга, рунной вязи, страницы текста. Все это крайне необходимо при совершении Великого заклятия, где все должно быть строго на своем месте и в свое время, но это же превращает жизнь псиона в пытку, когда ему хочется о чем-то забыть.

К счастью, плечо у меня больше не болело. В этой части города людей почти не было, лишь редкие прохожие заскакивали в бакалейную лавочку, чтобы купить выпивку или пачку сигарет. Я же тихо стояла на углу улицы, прижавшись к стене, и вспоминала.

В качестве особого поощрения он повел меня в книжный магазин, и в тот солнечный и не по сезону теплый осенний день мне казалось, что металлический ошейник сдавливает шею не так сильно. В воздухе висел пряный запах сухих листьев, а небо было невероятного синего цвета, каким оно бывает только осенью. Эта синева резала глаза, в ней можно было утонуть. Льюис торжественно водрузил на свой крючковатый нос очки, и мы отправились на прогулку. Я не цеплялась за его руку, как раньше, когда была совсем маленькой; за последние годы я вообще стала значительно более самоуверенной. Мне так хотелось рассказать ему о том, что творилось у нас в школе, но мне не хватило духа.

Мы шли по улице, и Льюис спрашивал, что я думаю о книге, которую он дал мне почитать, – это был Цицерон; потом он сказал, если я хорошо сдам теорию магии, он даст мне почитать еще и Аврелия. «А как тебе понравился Овидий?» – спросил он, при этом его дешевая футболка и джинсы просто лучились радостью и удовольствием. Льюис никогда не одевался, как подобало социальному педагогу, и за это я любила его еще больше. Именно он подарил мне мое имя и привил любовь к книгам. Именно из-за него в голове двенадцатилетней девчонки рождались самые невероятные фантазии, например, что Лью – мой отец, который давно ждет подходящего момента, чтобы мне об этом сообщить.

«Очень понравился, – ответила я, – только этот человек не может думать ни о чем другом, кроме женщин. Как все мужчины». Льюис почему-то рассмеялся, а чему он смеялся, я поняла, только став взрослой. Тогда же я смеялась вместе с ним, радуясь, что ему весело и что ему хорошо со мной.

Я уже собралась еще что-то сказать, когда из-за угла внезапно выскочил трясущийся человек с расширенными зрачками, от которого за версту разило хлорменом-13. Наркоман, обезумевший от ломки и желания достать новую дозу. Глаза человека остановились на старинном сверкающем хронографе Льюиса, который тот гордо носил на руке вместе с персональным датчиком. А потом – шум, крики и нож. Льюис кричал, чтобы я уходила, но я словно приросла к тротуару и смотрела, как вспыхивает на солнце нож наркомана, и этот блеск резал мне глаза. «Беги, Дэнни! Беги!»