Кассандра Клэр - Механическая принцесса

Со временем, неумолимо отсчитывавшим дни жизни Джема.

Она приложила руку к груди и почувствовала знакомый трепет Механического ангела, крылья щекотали ее ладонь.

Белошвейка взглянула на Тессу в волнении. Женщина средних лет, она не принадлежала к нефилимам и была из Примитивных, но, как и все, кто служил Сумеречным охотникам, обладала особым зрением.

– Мисс, вы хотите, чтобы я убрала кружева?

Не успела Тесса ответить, как в дверь постучали и знакомый голос произнес:

– Это Джем. Тесса, ты здесь?

Шарлотта замахала руками:

– Ох! Он не должен видеть тебя в этом платье!

– Почему это? – удивилась Тесса.

– Таков обычай Сумеречных охотников – если увидит, жди беды! – Вскочив на ноги, Шарлотта приказала: – Ну-ка, прячься за шкаф!

– За шкаф? Но…

Тесса взвизгнула: подруга проворно схватила ее в охапку и затолкала за шкаф, как полицейский – воришку.

Белошвейка, бросив на них смущенный взгляд, отворила дверь, и обе девушки одновременно вытянули шею, сгорая от любопытства.

На пороге стоял Джем. Выглядел он каким-то потрепанным, пиджак на нем сидел криво. Он озадаченно огляделся, но, заметив Тессу и Шарлотту, выглядывавших из-за шкафа, вздохнул с облегчением.

– Ну, наконец-то, – сказал он, – Никак не мог вас найти. Внизу ждет Габриэль Лайтвуд. И жутко скандалит.

– Напиши им, Уилл, – взмолилась Сесилия Эрондейл, – ну, пожалуйста! Всего одно письмо.

Уилл тряхнул черной, мокрой от пота шевелюрой и сердито посмотрел на нее.

– Встань в позицию. Одну ногу поставь сюда, другую – вот сюда, – вместо ответа сказал он, указывая на пол острием кинжала.

Сесилия вздохнула и переменила позу. Она прекрасно знала, что встала неправильно, но сделала это назло брату. Разозлить его было проще простого – ей это было известно еще с тех пор, когда ему было двенадцать. Уже тогда, если она подстрекала его на какое-нибудь опасное предприятие – например, взобраться на высокий скат крыши их дома, – дело всегда заканчивалось сердитым блеском синих глаз Уилла, его сжатыми челюстями, а порой и сломанной рукой или ногой.

Конечно, со временем брат изменился, стал более замкнутым и… более вспыльчивым. От матери он унаследовал красоту, от отца – упрямство и, как опасалась Сесилия, предрасположенность к пороку, хотя судить об этом можно было исключительно по ходившим в Институте слухам.

– Подними меч, – приказал Уилл.

Голос его был холоден и профессионален, как у гувернантки.

Сесилия сделала, как он велел. Чтобы привыкнуть к новой одежде – узкой тунике, брюкам и поясу на талии, – ей понадобилось некоторое время. Сейчас все это совершенно не сковывало ее движений, но поначалу…

– Не понимаю, почему ты не хочешь написать одно-единственное письмо.

– А я не понимаю, почему ты не едешь домой, – ответил Уилл. – Вернувшись в Йоркшир, ты тут же перестала бы беспокоиться о родителях, и я бы…

Сесилия, слышавшая это уже тысячу раз, не дала ему договорить:

– Уилл, а давай на спор?

В глазах брата блеснул огонек, точно такой же, какой появлялся во взгляде отца, когда почтенные джентльмены намеревались заключить пари. С одной стороны, это Сесилию обрадовало, с другой – немного разочаровало. Мужчины так предсказуемы!

– И о чем же мы будем спорить? – Уилл отступил на шаг назад.

Он был в боевом облачении, на его запястьях виднелись метки, а на шее – Мнемозина , Руна памяти. Сначала Сесилии казалось, что метки обезображивают внешность, но теперь она к ним привыкла – как привыкла к одежде и снаряжению, к просторным, с гулким эхом залам Института и его необыкновенным обитателям.

Она указала на стену, где черной краской была нарисована мишень: бычий глаз внутри большого круга.

– Если я трижды попаду в «яблочко», тебе придется написать родителям, рассказать о проклятии и объяснить, почему ты уехал.

Лицо Уилла замкнулось, как всегда, когда она заговаривала с ним об отце и матери.

– Но, Сеси, тебе это никогда не удастся!

– Отлично! Значит, тебе, Уильям, нечего бояться.

Она нарочно назвала его полным именем, зная, что ему это будет неприятно. Хотя, когда к нему так обращался его лучший друг, точнее, побратим (в Институте Сесилия узнала, что это совершенно разные вещи), Уилл считал это проявлением любви и привязанности. Причина, вероятно, заключалась в том, что он все еще помнил, как она ковыляла за ним на своих пухленьких ножках и называла Уиллом. Позже она никогда не звала его Уильямом: всегда либо Уиллом, либо Гуилимом, на уэльсский манер.