Из темноты появилось еще одно волшебное существо, оно было ниже ростом, чем остальные, — и сутулым. Это был мужчина. Когда он подошел поближе к костру, чтобы поприветствовать Мегэн, Изолт увидела, что его лицо изборождено морщинами, которые на лбу были настолько глубокими, что его глаза скрывались в тени. Они с Мегэн некоторое время погудели друг другу — этот звук удивлял Изолт своей гибкостью и выразительностью. Хотя девушка и не знала, о чем они говорили, она расслышала в тоне этого гудения радость и гостеприимство, а также множество вопросов. Он положил один суставчатый палец между глаз Мегэн, а она склонила голову и застыла в такой позе очень надолго. Потом он взял ее ладонь в свои и позволил ей таким же образом прикоснуться к себе. Так тихо, что Изолт не услышала его приближения, сквозь внешний круг камней прошло еще одно существо из рода Селестин, которое присоединилось к остальным и негромко загудело. Они с Мегэн обнялись, и Изолт услышала повышающуюся интонацию тревожного вопроса в голосе Мегэн.
К тому моменту, когда Мегэн, наконец, вернулась к костру, Изолт почти заснула. Лахлан ерзал под взглядами Селестин, собравшихся у воды. Когда Мегэн приказала им зажечь факелы, он с облегчением отвел глаза и подтолкнул Изолт когтями.
Пять белых фигур окружили темный пруд на вершине холма и в вежливом молчании ждали, пока Мегэн проводила над Изолт и Лахланом обряды ведьм. Изолт уже начала привыкать к поведению Мегэн, но до сих пор чувствовала себя неловко и даже глупо, распевая песнопения и танцуя вокруг костра под взглядами этих высоких торжественных фигур. Они так и притягивали к себе ее взгляд, вызывая удивление, смешанное с подозрением. Селестины с их длинными белыми гривами и резкими угловатыми лицами напоминали ей Народ Хребта Мира, а там никогда не следовало поворачиваться спиной к незнакомому Хан'кобану, если можно было этого избежать. В серой предрассветной тишине Селестины наконец зашевелились, сделав шаг вперед, чтобы взяться за руки. Зажженные факелы, которые Изолт, Лахлан и Мегэн держали в руках, сгорели до основания, рдея еле видным огнем. Костер догорел до углей, и Изолт почувствовала, что в глаза ей как будто насыпали песку, а все тело ноет после ночи, проведенной без сна и еды.
Один за другим Селестины начали гудеть; одни гудели так низко, что звук скорее ощущался как легкая дрожь в венах, артериях и органах, чем слышался; другие — высоко и чисто, точно журчание водопада. Мегэн присоединилась к кругу Селестин около пруда; она была совсем крошечной по сравнению с их высокими фигурами. Ее песнь сплелась с песнью Селестин, то взвиваясь, то снижаясь в будоражащем кровь ритме.
Горизонт уже начал понемногу светлеть, когда в их песнь внезапно вплелся чистый и щемяще красивый голос. Изолт, сидевшая у костра, изумленно подняла глаза и увидела, что Лахлан тихо выступил вперед и взял Мегэн за руку, присоединившись к кругу певцов. Его крылья были широко расправлены, лунный свет серебрил иссиня-черные перья, подчеркивая красивую линию его шеи и подбородка. Изолт могла лишь смотреть на него и слушать, исполненная беспомощной тоски.
Темные камни уже четко вырисовывались на светлеющем небе, когда к хору присоединились многочисленные птицы. Зажурчала вода, и на поверхности пруда забурлили прозрачные пузыри, заставив воду в пруде перелиться через каменный выступ и побежать вниз по склону холма. Лахлан все пел и пел, и Изолт казалось, что она еще никогда не слышала ничего прекраснее. Встало солнце, расцветив серый пейзаж, и песня Селестин медленно затихла.
— Молодец, мой мальчик! — воскликнула Мегэн. — Иди посмотри, Изолт! Летний ручеек побежал.
В центре пруда бил прозрачный родник. Там, где вода каскадом сбегала по западному склону холма, точно по волшебству показались цветы: крошечные алые звездочки водных лилий, золотистые лютики, голубые незабудки, белые бутончики земляники и мохнатые розовые головки клевера.
Селестины возбужденно гудели, и Мегэн обняла племянника.
— Верно, в твоем голосе скрыто волшебство! — воскликнула она, и ее морщинистое лицо залили слезы. — Летний ручей бежит, и он гораздо сильнее, чем был многие годы! Они говорят, что это лучшая рассветная песнь со времен Указа о Волшебных Существах, ибо осталось так мало Селестин, а у многих на сердце такая тоска, что они не хотят петь! Ох, Лахлан, я так удивлена и так рада! Энит говорила, что ты отказывался пользоваться своим голосом, хотя она знала, что он обладает колдовской силой. У тебя настоящий Талант — посмотри, как сильно течет ручеек!
Читать дальше