Алан Фостер - Сын чародея с гитарой

Он надолго замолчал.

– Я был «успехом». – Сарказма, вложенного в последнее слово, хватило бы, чтобы свалить дуб. – Мое предназначение – служить Темным, всем монахам. Это единственный способ выжить. Иначе – смерть. Но не так-то легко умереть. Не так-то легко уйти в небытие…

– Как тебя зовут? – спросил как можно мягче Банкан.

На него устремился полный муки взор синих глаз.

– Имена тоже смертны.

– Хорошо, как тебя звали?

– Цилм. Возможно, это имя принадлежало одному из двоих, кем я был раньше. А может, нет. Какая разница. – В голосе появилась надежда. – Теперь вы меня убьете?

– Да не собираемся мы тебя убивать, – твердо произнес Банкан. – У меня рука не поднимется.

Сквилл опустил меч.

– Во зараза, у меня тоже. Впервые в жизни.

– Ты ведь не виноват в том… что стал таким, – продолжал юноша. – Мы не хотим зла ни тебе, ни твоим друзьям.

– У меня нет друзей. – Цилму удалось слабо пожать получеловеческими-полузвериными плечами. – Здесь ни у кого нет друзей.

Только личные страхи.

Банкан понимающе кивнул.

– Коли так, помоги нам. Я прошу тебя стать нашим другом. Помоги положить конец всему этому.

Человек-кенгуру с сомнением поглядел в сторону крипты.

– Но у Темных такая сила…

– Э, шеф, ты о нашей силе не слыхал. Погоди, вот мы еще покажем, на че способны.

– Так ты поможешь? – дожимал Цилма Банкан, стараясь не перегнуть палку.

Очевидно, упрямство не входило в число тех качеств, которыми Темные наделяли свои жертвы.

– Не уверен. Не… знаю. Вы бы видели, что бывает с теми, кто противится монахам. – Он задрожал всем телом. – Не хотелось бы мне еще раз на это посмотреть, не говоря уже о том, чтобы самому испытать.

– Не боись, чувак, мы способны о себе позаботиться – заявила Ниина, хотя сама уверенности не испытывала.

И все же существо колебалось. Потом прянуло ушами – взбодрилось.

– Цилм поможет. Но только при одном условии.

– При каком? – устало спросил Банкан.

– Если ничего не получится, вы меня убьете.

Банкан проглотил возникший в горле комок. Как это все не похоже на рыцарское спасение Ниины. Да, здесь путешественники славы не обрящут, в лучшем случае сделают грязную, но необходимую работу. Вдохновения, предвкушения он не испытывал. Только мрачную решимость.

– Ладно, – услышал он собственное бормотание. Казалось, голос принадлежал не ему.

Цилм понимающе кивнул.

– Крепитесь. Я – красавец по сравнению с теми, кого вы скоро увидите. Надо уничтожить устройства, разлить зелья, рассыпать порошки.

Не оставить ничего. Раз и навсегда покончить с гнусными опытами. Пусть не будет больше колдовства. Пусть не будет больше меня.

Банкан заглянул в крипту.

– У ворот монастыря ждут наши друзья. Небольшая армия. Перед самым рассветом они нападут на Килагурри. Мы должны нанести удар, как только они пойдут на приступ.

– Эт точно, – шепотом подтвердил Сквилл.

– Тут можно где-нибудь укрыться? – спросила Ниина.

Поразмыслив, человек-кенгуру поманил диверсантов за собой.

– Неподалеку – кладовая. В нее заходят редко. Окно расположено высоко – света мало. Идем.

Банкан, несмотря на твердое решение бодрствовать, поймал себя на том, что опять клюет носом. И в этот полусон вторгались обрывочные кошмары, напичканные самыми разнообразными частями тел. Как только оторванные, отрезанные части собирались в единое целое, оно падало, катилось кувырком и разбивалось, как стекло, о красные камни пустыни Тамаз. И каждый раз он просыпался только для того, чтобы минуту спустя снова утонуть в жуткой дреме.

Наконец он пришел в себя и обнаружил, что в помещении заметно светлее и далеко не так тихо. Высоко расположенное оконце пропускало отдаленный шум. Банкан растряс Мовару, затем Сквилла. Ниина уже не спала, она тихо беседовала с Цилмом. Следом за своим проводником путники направились к выходу.

Не успели они отворить дверь, как за ней раздался топот. По коридору скакал монах в сутане с накинутым на голову капюшоном. Они крались за ним на безопасном расстоянии, задерживаясь на поворотах, чтобы осторожно заглянуть за угол. Ни о чем не подозревающий заяц прыгнул в шахту, где все это время, похоже, не прекращалась кипучая деятельность. Возбужденно совещались Темные, их голоса звучали громче и куда взволнованнее, чем прежде. Молчаливые путники наблюдали, как монахи группами по двое и по трое выходят за дверь. Вскоре зал опустел, остались только узники в клетках.