Алан Фостер - Время перехода

Случившееся было столь же очевидно, сколь и невероятно. За ночь шерсть Маджа приняла привычный вид с одним, но весьма серьезным отличием: небольшое утолщение на кончике каждого волоска расцвело… м-да, буйным цветом. На кончике каждого волоска красовался яркий цветок. Цветы как цветы, только лепестки потолще да поплотнее.

Виджи насчитала добрую дюжину разновидностей шерстяной флоры.

– Маргаритки, колокольчики, анютины глазки, ноготки, васильки… О, Мадж, ты прекрасен! И пахнешь чудесно.

– Не хочу быть прекрасным! Не хочу пахнуть чудесно!

Убитый подобной несправедливостью Мадж, похожий на удравший с карнавала цветов фигурный букет, принялся злобно отплясывать по кругу, размахивая лапами. Во все стороны полетели лепестки. Наконец, выпустив пар, безутешный выдр уселся на землю, сжавшись в комочек.

Очаровательный комочек, отметил про себя Джон-Том.

– Увы мне! Что будет с бедным Маджем?!

– Успокойся, – Джон-Том обнял цветущие плечи. Над кончиком уха выдра деловито жужжала счастливая пчелка. – Я уверен, что это пройдет так же быстро, как и все предыдущие. Подумать только – ведь это меня ты всегда обзывал буйно расцветшим идиотом!

Мадж взвизгнул и бросился на него, но Джон-Том ожидал атаки и легко уклонился. Обычно Мадж настигал его, но на этот раз был так скован своим цветущим мехом, что победа досталась юноше.

– Злодей. Кровожадный, злой, саркастичный, ухмыляющийся павиан, – ворчал выдр. Вытянув лапы перед собой, он оглядел их и вздохнул. – Вот уж унизительное положеньице!

– А с другой стороны, – удалившись на безопасное расстояние, бросил Джон-Том, – если нам придется прятаться, ты уже прекрасно замаскирован.

– Все шутишь… Я тут жутко страдаю, а моему лучшему другу тока б шутки шутить!

Джон-Том подпер подбородок ладонью и оглядел приятеля с преувеличенной серьезностью.

– Что-то не пойму: тебя надо косить или удобрять?

Даже Виджи не удержалась.

– Не волнуйся, дорогой. Я собственноручно буду поливать тебя два раза в неделю.

Мадж плюхнулся на ту клумбу, что была пониже спины.

– Ненавижу! Обоих! Каждого в отдельности! И вкупе!

– Ну, Маджи… – Виджи хотела приласкать его, но Мадж отстранился.

– Не прикасайся ко мне!

Однако во второй раз избегать ласки не стал. Виджи начала обрывать лепестки.

– Любит, не любит, любит, не любит…

Когда она кончила гадание, на спине Маджа не осталось ни лепестка.

Больше цветы не распускались. Волоски, недавно служившие стеблями, были голыми.

– Видишь, Мадж? Под цветами твоя шерсть совершенно нормальна.

И они вместе занялись ощипыванием оставшихся цветов.

Волос было много, и лепестков было много, так что работы им хватило до самого Стрелакат-Просада. Когда они достигли окраин, Мадж снова выглядел и чувствовал себя самим собой. Загадочная (и красочная) болезнь прошла; оно и к лучшему, поскольку три дня методичного уничтожения лепестков крайне утомили выдр.

На дороге не было ни знака, ни вывески, и путники не вошли в Стрелакат-Просад, а скорее очутились в нем.

Ум Джон-Тома был чересчур поглощен насущными проблемами, чтобы сосредоточиться на попытках представить себе город, так что ни он, ни его спутники оказались совершенно не готовы к открывшемуся их взорам чарующему видению, мгновенно околдовавшему их. Все опасности и тяготы долгого странствия остались позади. Можно было расслабиться и отдохнуть, позволив себе поддаться очарованию несравненного поселения посреди Просада.

На окраине джунгли были не вырублены, а расчищены: деревья и кусты с крупными цветами не тронули, чтобы они красотой и ароматом оживляли окрестности. Маджу об этом никто говорить не стал, поскольку он по-прежнему весьма болезненно реагировал на любые упоминания о цветах, моментально впадая в кровожадное настроение.

Через селение вилась единственная мощенная булыжником дорога, и уже сам факт ее существования был поразителен, не говоря уж о точности, с какой камни были пригнаны друг к другу. Джон-Том мог лишь строить предположения, как горожане нашли посреди джунглей столь качественный булыжник.

Первым делом они миновали кондитерскую, источавшую столь дивные ароматы, что даже брюзжавший Мадж начал пускать слюнки. Как и все дома города, вид магазина говорил о занятиях владельца. Черепица напоминала плитки шоколада, оконные стекла – леденцы, двери и облицовка – пряник, а притолоки – глазурь. Конфетные бревна связывали лакричные веревки – однако все это было имитацией, в чем Мадж убедился, лизнув мимоходом бисквитный забор, оказавшийся на вкус совершенно деревянным.