Питер Бигл: Dirae

Девочка стоит там, где я ее оставила, рука женщины лежит на ее трясущемся плечике. Я перехватываю взгляд женщины, киваю в знак благодарности, указываю в сторону патрульной машины и начинаю медленно пробираться прочь, опустив глаза.

Один из полицейских, сам азиат, допрашивает владельцев массажного салона на их родном языке. Но второй, гораздо моложе, видит меня... смотрит мимо... снова смотрит на меня и устремляется прямиком ко мне. Сквозь крики и шум я слышу его голос:

— Опять вы! Стойте! Оставайтесь на месте!

Я могла бы шмыгнуть в переулок, следом за сбежавшими девушками, но я остаюсь стоять. Он останавливается напротив, тыкает мне в грудь указательным пальцем. Как ни странно, он улыбается, но это напряженная, решительная улыбка, отнюдь не любезная. Он говорит:

— Довольно уже встречаться таким образом. Кто вы такая, черт побери?

— Не знаю.

— Ага, понятно. Могу поручиться, что документов у вас тоже нет.

Он слишком возбужден, чтобы дождаться ответа. Он продолжает:

— Черт, впервые я увидел вас во время той стрельбы в торговом центре, но вы просто исчезли, понятия не имею, каким образом. Потом когда та сумасшедшая тетка побросала своих детишек в реку: вы пырнули следом за ними, как какой-нибудь супергерой из телесериала...

Я перебиваю его и спрашиваю:

— Та девочка, старшая. Она... с ней все в порядке?

Лицо у него меняется. Он уже не тычет в меня пальцем. Некоторое время он молчит, а когда он снова открывает рог, то говорит уже куда тише:

— Мы сделали все возможное. Если бы вы потрудились задержаться, вы бы знали. Но нет — вы снова испарились, как в каком-то дурацком кино со спецэффектами! Потом та парочка с младенцем, двое отпетых наркоманов...

Он снова улыбается, но уже иначе.

— Ладно, они сами напросились, но по этом поводу вам придется поехать с нами в участок! Ваше счастье, что об убийстве речи не идет. Но оба до сих пор в больнице, вы в курсе?

Мне хочется знать, та ли это больница, где лежит Джейн Доу. Мне хочется знать, где теперь малыш, и я собираюсь спросить о нем, но полицейский продолжает:

— А теперь еще и это! Да кто вы, в самом деле? Бэтмен, что ли? Врываетесь в массажные салоны, даете жару насильникам? Вы начинаете оставлять следы, мадам, и нам с вами надо серьезно поговорить. Так все-таки нельзя!

Он тянется к наручникам, висящим у него на поясе. Я машинально вскидываю руки, он отступает назад, выхватывает из кобуры пистолет. Я принимаюсь было объяснять, почему не могу допустить, чтобы он меня арестовал...

...но вокруг уже ясный день, я стою на улице напротив школы и вижу, как мальчишка сильно толкает мальчика поменьше и с хохотом убегает прочь. Малыш хнычет, сидя на мостовой, он то ли порвал новые джинсы, то ли ободрал коленки и не видит надвигающейся машины. Другие дети и прохожие ее видят, но они слишком далеко и их крики тонут в визге тормозов. Никто не успеет его спасти.

Но, разумеется, рядом оказываюсь я. Я всегда оказываюсь рядом.

У меня нет лишней доли секунды на то, чтобы его подхватить — я просто врезаюсь в него сбоку, и мы оба летим на обочину, машина проносится мимо, описывает полукруг и останавливается на противоположной стороне улицы, развернувшись лицом к нам. Мальчишка оказывается у меня на руках, глаза у него круглые и испуганные, но он уже не плачет, он не может набрать воздуха в грудь. Со всех сторон сбегаются дети, из школы выбегают взрослые, водитель уже стоит на коленях рядом с нами, он почти так же перепуган, как и сам мальчуган. Но все уже в порядке. Все кончилось хорошо. Я успела вовремя.

Левое плечо ноет в том месте, где я проехалась по асфальту, и еще я ударилась обо что-то головой, возможно, о бордюр. Совсем как Джейн Доу. Я осторожно поднимаюсь на ноги и, как всегда, осторожно отстраняюсь от толпы и от похвал. Малыш наконец-то разревелся — и слава Богу.

Джейн Доу не плачет. Она уже очень давно не плакала.

Мысли о ней сбивают меня с толку. Она каким-то образом постоянно присутствует рядом со мной, вмешивается во все, не дает покоя даже во тьме. Это потому, что мне прямо сейчас никого не нужно спасать. Почему? Я же сама как призрак, все время исчезаю. Как меня могут преследовать призраки?

Ее зовут...

Ох! Я...

«Я знаю ее имя».

Я иду, пока не выхожу на мост через молочно-мутную реку, которая делит пополам этот город, придавая ему его особый облик. Я сажусь на каменный парапет и жду тьмы. Я чувствую внутри себя усталость, куда более пугающую, чем любой мальчишка с «розочкой». Я достаточно реальна, чтобы сломать кому-то челюсть или ребро, защищая девочку-проститутку, но недостаточно реальна, чтобы когда-нибудь понять жизнь этой девочки, ее ужас, ее боль. Я, как и любой человек, могу озвереть от ярости, увидев избитого до полусмерти младенца, и сделать все, что в моих силах, чтобы уничтожить его мучителей и испытывать жуткое удовлетворение по этому поводу, но теперь я думаю... теперь я думаю, что это не мой гнев и душераздирающая жалость. Это все происходит в той больничной палате, под закрытыми веками, в глазах, цвета которых я не знаю.