Филип Фармер - Хэдон из Древнего Опара

На то, чтобы рассеять сомнения дикарей, ушло семь дней. Только тогда Хэдон смог привести к ним женщину клемкаба, барда и книжника. Кебивейбес очаровал их своим пением. Книжник нарисовал для вождя несколько картин, а Хэдон раздал несколько медных монет. Дикари не имели никакого понятия о деньгах, но нашли способ, как использовать монеты в качестве украшений. Хэдон тем временем изучал язык племени. В нем был ряд гортанных и горловых звуков, овладеть которыми оказалось трудно. Но его горло обладало способностью менять форму, будто ртуть, и вскоре он уже говорил достаточно хорошо, так что дикари больше не падали со смеху от отвратительного произношения чужака.

Вскоре Хэдон разрешил своим людям приближаться к дикарям ближе, чем на полмили. Они получили приказ под угрозой смерти не досаждать женщинам. Квазин ворчал; он ратовал за то, чтобы убить всех мужчин и использовать женщин.

— Ты хуже дикарей, — внушал кузену Хэдон. — Нет, мне нужны эти люди. Возможно, они могут рассказать что-либо о Лалиле и Паге.

— А потом, когда ты выяснишь, все, что требуется, тогда мы возьмем женщин? Там есть одна крошка с огромными глазами и грудью конусом. Я думаю о ней без остановки и днем, и ночью.

Хэдон сплюнул от отвращения и сказал:

— Это было бы наиподлейшим вероломством. Нет, я не позволю. Вот если мы выясним, что мужчины не ревнивы, а женщины согласны, тогда вы можете дать себе волю. А что касается той крошки, о которой ты говоришь, мне кажется, что ей нравлюсь я, а тебя она боится.

Квазин зарычал от неудовольствия и грохнул концом дубины о землю. Хэдон удалился, ухмыляясь. Тем не менее, его беспокоило то, что его люди станут подкарауливать женщин и затаскивать их в кусты.

К концу трех недель Хэдон почувствовал, что теперь готов спросить о Лалиле. Он поговорил со старшим и, к своему удовольствию, сразу же выяснил, что эти люди знают о ней. Более того, они знали и Саххиндара.

— Первый раз мы повстречались с ними две зимы назад, — рассказал вождь. — Они пришли в деревню: желтоволосая женщина с фиалковыми глазами, ее ребенок, одноглазый коротышка и тот, кого ты называешь Саххиндаром. Мой дед и дед моего деда были знакомы с ним и поклонялись ему как богу, поскольку он жил и не менялся с течением времени, что возможно только у богов. Когда я был ребенком, тоже видел его и хорошо запомнил. Он на некоторое время остановился у нас, помогая нам охотиться, ловить рыбу, и рассказывал множество удивительных историй. Потом он и его люди, которые, как он говорил, прибыли из-за огромного моря, продолжили свой путь. Он сказал, что они собирались отправиться на юг.

Я думал, что вряд ли мне удастся когда-либо вновь увидеть его, поскольку обычно он появляется лишь один или два раза за жизнь одного поколения. Но всего лишь четыре месяца назад вновь появились женщина, ребенок и человечек. Саххиндара с ними не было. Женщина рассказала, что Саххиндар вверил их судьбу в руки отряда людей, прибывших с далекого юга, которые тоже жили на побережье великого моря. На них напали и отделили от тех людей, и они нашли путь обратно, к нам. Я просил их остаться с нами, но они сказали, что пойдут за Саххиндаром. Он отправился вдоль побережья навстречу поднимающемуся солнцу и может быть сейчас где угодно.

— При нем были лев, обезьяна и … ? — Хэдон заколебался, затрудняясь подобрать слово на языке племени. Как мог, он описал слона, но вождь недоумевал. Ясно, он знает львов и обезьян, но никогда не видел слонов и ничего о них не слышал.

— Нет, с ним не было ни одного из этих животных, — произнес вождь. — Будь они с ним, я бы так и сказал.

Тем же вечером кхокарсане и дикари устроили пир из двух гиппопотамов, а назавтра гости отправились в путь. Женщина с большими глазами, пленившая Квазина, бросилась с объятиями к Хэдону и заплакала. Он сожалел, что приходится покидать поселение так скоро, но пообещал себе сделать все возможное, чтобы вернуться на обратном пути. Группа двинулась на восток. Двоим было поручено присматривать за Квазином. Хэдон боялся, что гигант попытается прокрасться к дикарям и, таким образом, разрушит добрые отношения, налаженные с таким трудом и терпением. Конечно, мало что могло удержать Квазина от дезертирства, но, если бы он так поступил, ему было бы запрещено вновь присоединиться к экспедиции. Квазин не проявлял никаких признаков подобных намерений. Он еще очень хорошо помнил то чувство одиночества, которое охватывало его во время странствий. Он не хотел оказаться там, где не с кем перекинуться ни единым словечком.