Андрей Васильев: Акула пера в мире Файролла. Два огня

— Добро пожаловать — Лена распахнула резную ореховую калитку, за которой виднелся двухэтажный особняк, очень красивый, очень большой и явно построенный не шабашниками.

Вдоль аллеи, ведущей к нему, зажглись фонари, эдак красиво, цепочкой и они добавили еще немного радости в мою душу. Все было очень здорово. Нет, есть в этой жизни приятные моменты.

— Ох ты! — сказала у меня за спиной Ксюша — Я такое только в кино видела.

— Живут же некоторые — положила мне руку в перчатке на плечо Вика.

— Кажись, глинтвейн варят — Самошников показал на человека в белом колпаке, который что‑то помешивал в котле, из которого шел пар — Очень сейчас было бы кстати его бахнуть.

В животе у меня заныло — и впрямь хорошо бы. Я только завтракал, да и потом — глинтвейн зимой это самое то.

— Так в чем дело? — бодро сказал я и потопал вслед за Шелестовой.

Димка угадал — на столике с резной ножкой находился поднос, а уже на нем стояли аккуратные толстостенные высокие бокалы с ручками, наполненные багряной жидкостью, издающей пряный и дразнящий аромат.

— С прибытием! — помахал половником щекастый мужчина — С дорожки глинтвейну?

— Да! — завопила Таша и первой подбежала к столику, чуть — чуть опередив Мариэтту.

В результате они устроили форменную токотню, причем основной целью было не выпить самой, а вручить это дело Костику. О как.

— Брысь — скомандовала Вика, растолкала девушек и подхватила два бокала — для себя и для меня.

Я отпил горячей жидкости и понял — вот оно, счастье.

Собственно, именно тут все и кончилось.

Боль пришла из ниоткуда, она пробила мое тело снизу вверх как арматурный прут, закрутив все кишки в один узел. Удар боли был настолько силен, что в голове все взорвалось невероятной огненной вспышкой, я даже не почувствовал того, что не устоял на ногах и повалился ничком на аккуратно расчищенную от снега дорожку.

— Киииф! — это закричала Вика, ее голос отозвался вторым ярким огненным взрывом в голове и вторым ударом боли. На этот раз это был не токий и острый прут, на этот раз мне показалось, что у меня внутри шурует рука великана, она берет мои кишки, как всадник берет вожжи, и вырывает их из меня.

Меня выгнуло дугой.

Господи!

Как же больно!

Мне никогда не было так больно, даже когда зашивали голову после аварии, наживую, ибо наркоз при травмах головы не положен!

— Яд! Это яд! — это Жилин — 'Скорую'! И воды, ему надо воды!

Топот ног — видимо, охрана что‑то заметила. Крики 'Всем стоять на месте!'

В горле у меня клокотало, я не мог дышать.

— Набок его поверните — крикнула Шелестова — Он же захлебнется!

Кажется, меня вырвало. Как‑то неловко получилось, совершенно неуместно подумал я — вот так, на глазах у всех…

Собственно, это была последняя моя мысль. Третья вспышка боли, несравнимая с двумя предыдущими, милосердно отключила сознание.

Конец десятой книги