Федор Чешко - Урман

Волхв замолчал. Кудеслав тоже молчал, не зная, что сказать и можно ли теперь что-нибудь говорить. Белоконь приподнялся было, но передумал, уселся вновь. И сказал:

— Прости мне. Второй раз не спросясь лезу в твою судьбу, и второй раз это получается у меня так же ловко, как у медведя получилась бы игра на рожке. Она, — кивок в сторону Векши, — уже, поди, рассказала тебе… Ладно, вижу, что рассказала. Ты не держи зла. И ты, рыжая, не злобись, лучше подумай: не припугни я тебя тогда, достало бы тебе решимости, смелости, уверенности в себе, чтобы хоть просто на глаза ему подвернуться? Молчишь? Хочешь, скажу Кудеславу, что ты мне тогда ответила? Нет, я все же скажу, хоть как ты на меня глазами сверкай. Она спросила, за что я тебя хочу покарать ею. Вот так-то.

Волхв встал. Отвернулся. Шагнул было к выходу, но вновь передумал.

— Слышь, Мечник! Ежели она станет проситься с тобою, помни: пока над вами свадебный обряд не свершон, она в моей власти. Да не сверкай же ты глазищами, рысь ты, а не Векша! Власть моя теперь родительская, не боле. Так вот, Кудеслав, я ее с тобой не пущу. Не хочу, чтоб ты, к примеру, позабыл все на свете ради отмщенья за погибшую от первой же стрелы неумеху. Да и саму неумеху жаль подводить под смертную угрозу, хоть она, неумеха-то, того и гляди в глотку мне, старику, вопьется…

Замешанное на крови старого ведуна снадобье оказалось поистине ведовским.

Следующим вечером, еще до того, как сторожа принялась затворять ворота, Мечник вернулся в град. А поутру, когда только-только начинало сереть, челны отплыли, и Кудеслав был на одном из них.

И вот теперь — прозрачный пар над темной водой; сырой и чистый запах реки; песня гребцов, такая же надоедливо бесконечная, как визг уключин и мерный плеск весел…

Как у внучки Истры

Перекаты быстры…

Э-гей! Греби веселей!

Что может быть веселого в бесконечной гребле? Горят ладони… Казалось бы, чему там гореть — мозоль на мозоли, а поди ж ты… И еще этот скрип… Мерещится, будто скрипит не расхлябанная уключина, а одеревеневшая от изнурительного однообразия поясница. Тоскливо так скрипит, безнадежно…

Как у дочки Московы

Берега однаковы…

Э-гей! Греби веселей!

Боги, какая глупость! Кому и когда взбрело в голову, что одинаковость речных берегов — причина для веселья?! Да и не одинаковы они вовсе, Москови-ны берега…

Как у матушки Оки

Крутояры высоки…

Э-гей! Греби веселей!

Как у байки Волглы

Берега вологы…

Э-гей! Греби веселей!

Нет уж, хватит. Пора Кудлаю обратно на свое весло. До самого Торжища, что ли, грести за этого дылду, оказавшегося неспособным к мужской работе?! И так должен бы пащенок земно кланяться Кудеславу Мечнику за то, что сжалился над его убожеством, дал отдохнуть.

Н-да, вот тебе и Кудлай! Гонор — до небес, а выносливости — с жабий хвост. Что ж, на то и первый день пути, чтоб понять, кто чего стоит. Людей-то Кудеслав не сам подбирал да расставлял по челнам. Это Велимир, пока сынка его названого на Белоконевом подворье хворь маяла, соблазнился могучей Кудлаевой шеей. Конечно, шея-то сквозь ворот торчит, она на виду, а что руки, плечи да остальное не сильней, чем у любого другого сопляка, — то нужно утрудиться распознать под одежей… Вот после первой же ночевки и надобно спровадить пащенка на Велимиров челн. Жалко, конечно, Лисовина — намается он с никчемой; а самого никчему жалко… А только прочие-то не виноваты ни в Велимировой ошибке, ни в Кудлаевой никчемности! Ну да ничего. Небось деньков через пять и силенок прибавится, и навык какой-никакой забрезжит, а в град нынешний никчема воротится вовсе сноровистым гребцом… Это ежели повезет воротиться.

И вот именно чтоб повезло воротиться (да не одному Кудлаю, а желательно всем), на Кудеславовом челне такому неумехе не место. Мечников челн особый: ходкий, узкий, вовсе без товара, зато при шести гребцах на нем пятеро бездельников — сам Кудеслав да четыре мужика с луками. Покуда река пряма и широка, как вот нынче, держаться Мечнику меж других челнов посередочке, чтоб в случае чего хоть к головному, хоть к последнему можно было поспеть с равною быстротой (нос и корма одинаково остры, гребцам со скамьи на скамью переметнуться — вот и весь разворот). Но за мыски да излучины речные Кудеславу надлежит заглядывать первым, пропускать всех мимо себя и вновь вырываться вперед… Пойдет река петлять — так немало придется повертеться, чтоб ни на миг ни единый челн из виду не упустить.

Старшим-то над вервеницей (или, как хазарин сказал бы, «над караваном») общинных челнов Яромир поставил Лисовина, однако же в пути во всем первое слово Мечниково: когда и где чалиться на ночь, когда и каким порядком отплывать, к какому берегу держаться ближе… А уж зато на самом Торжище во всем будет первенство Велимира. Только до Торжища нужно суметь добраться. А на сей счет Кудеслав покамест обольщался даже меньше, чем в начале запрошлогоднегс осеннего плаванья, когда мокшу только-только окоротили и еще не было понятно, знает она об этом иль нет. В этот раз на челнах слишком много неопытных юнцов вроде Кудлая. Будто насмешка судьбы или гнев богов: именно теперь…