Федор Чешко - Урман

Ну и пускай. Не захотят верить — не надо. Как там Волк говорил? Наше дело соловьиное…

Мечник тронул пригорюнившуюся Векшу за локоть и сказал тихонько:

— На площади встань позади меня и не высовывайся. И молчи, слышишь?! Чтоб ни звука!

Их обгоняло все больше и больше людей.

Какой-то мальчонка, вспугнутым зайцем проносясь мимо, довольно чувствительно задел Кудеслава. Мальчонка-то был махонький, но Кудеслав едва не упал. «Едва не» — это благодаря Векше, которая вцепилась и удержала.

Плохо. Надобно вершить дело как можно скорей — на долгие споры просто не хватит сил.

Боги, да где же это Белоконь подевался?!

Самые прыткие из родовичей уже начали скопом вдавливаться в ворота. Мечник чувствовал себя слишком хворым для этакой сутолоки. Не дойдя шагов тридцать до частокола, он остановился — то ли с силами хотел подсобраться, то ли надеялся переждать самую давку. А через мгновенье в невидимых снаружи градских недрах затеялась шумная перебранка, и успевшие войти нажали на задних, выпихивая их обратно и выбираясь следом.

Так, понятно: навстречу попалась телега. А на градской улице, особенно близ ворот, мимо телеги даже одиночный человек не протиснется без вреда для себя. Ясно, что пятиться пришлось толпе (запряженная лошадь пятиться не способна).

В телеге Кудеслав увидел давешнего мальчонку-толкателя и двоих Шалаевых сыновей — статью оба точь-в-точь сам Шалай, только по младости обросли скуднее отца. А оглянувшись, увидел Мечник самого углежога и Белоконя, нетерпеливо переминающихся возле челна. Что ж, правильно. Волхв, поди, уже рассказал, чем нынешняя весна может обернуться углежогову другу Звану и чем ценны (в том числе и для того же Звана) лежащие в челне полоняники. Теперь их, полоняников то есть, Шалай да Шалаевы станут охоронять, как собственные глаза. Или еще бережней.

Телега проехала; раззявленное воротное устье снова принялось заглатывать спешащих людей…

Донесшийся с неба пронзительный тонкий всхлип вынудил Мечника невольно запрокинуть голову, глянуть вверх. Там, в густеющей синеве, меж снежными комьями облаков выписывал плавные медленные круги одинокий коршун. Хищная птица, не брезгающая падалью.

Мечник вздохнул и, старчески шаркая сапогами по вытоптанному пыльному малотравью, двинулся к градским воротам. Сунься Векша вновь корчить из себя ходячий костыль, наверное, теперь Кудеслав бы позволил.

Только Векша не сунулась.

Она, приотстав, следила за коршуном. Да как следила-то! Напряженно сощурясь; пробуя повторять движеньями пальцев птичьи круги и петли; беззвучно шевеля серыми искусанными губами — словно рассказывая что-то себе самой…

Говорят, в полете хищных птиц можно разглядеть будущее.

Можно.

Только не нужно.

Брось, Векша, пойдем.

Зачем тебе будущее, которое несут крылья стервятника?

Каким бы оно ни казалось — зачем?

Яромир, в просторной белой рубахе распояской, в перепачканных землею штанах, босой, сидел на крыльце общинной избы и разговаривал с пристроившимся ступенькою ниже одноглазым Путятой. По всему было видать, что оторвался старейшина от какой-то работы и через мгновенье-другое возьмется за нее вновь — вот только беседу закончит.

Увидав перед собой Кудеслава, Яромир смолк на полуслове, обвел медленным взглядом быстро наполняющуюся людьми площадь… и круто заломил бровь, изображая полное недоумение. Ну, это уж он чересчур. Ведь не мог же старейшина давеча не приметить торопящихся к реке сородичей, не расслышать их крики про объявившийся челн… С чего ж ему теперь вздумалось притворяться?

Несколько мгновений на площади было довольно тихо. Толпа копилась за спиной Мечника, однако вплотную к нему не приближалась, не принимала в себя ни самого Кудеслава, ни стоящую чуть позади него ильменку. Припоздавшие давились в тесноте, жали на передних, но те чудом каким-то удерживались от одного-двух шагов, которых хватило бы, чтоб Кудеслав оказался не перед всеми, а во главе всех.

Наконец Яромир разлепил губы.

— Ну, что скажешь? — спросил он, не вставая. — Вижу, какие-то важные новости у тебя. Только вот людей зря ты от дел оторвал да приволок за собою. Ладно уж, пусть — не гнать же теперь… Да будет тебе молчать, говори же!

Кудеслав скривился, проглотил застрявший в горле комок.

— Мы разыскали челны с общинным товаром. На гиблой старице. Побили чужих людей, что их угнали и до минувшей ночи хранили. — Он вновь судорожно глотнул. — Двое ворогов живьем схвачены. Вот, все — пока.