Питер Бигл - Последний единорог

С этими словами, накрыв лица своей дикой тенью и остудив своим дыханием добрый горячий суп, в комнату влетело молчание, котик в осенней шубе перестал мурлыкать на коленях у Молли, съежился огонь в очаге. Холодные стены кухни, казалось, сошлись совсем близко.

До сих пор молчавший четвертый стражник проговорил:

– В нем-то и заключается настоящая причина того, что мы остаемся у Хаггарда. Он не хочет, чтобы мы ушли, а желания Короля Хаггарда – закон для Красного Быка. Мы в услужении у Хаггарда и в заточении у Красного Быка.

Молли, все так же продолжая гладить кота, внезапно сдавленным голосом спросила: – Как связаны Красный Бык и Король Хаггард? Ответил старший:

– Мы не знаем. Бык был здесь всегда. Он – армия Хаггарда и крепость, его сила и источник ее и, должно быть, его единственный товарищ, ибо, уверен я, Король спускается по тайной лестнице в логово Быка. Но повинуется ли Бык Хаггарду из сочувствия или по желанию и кто хозяин – король или бык, этого мы не знаем.

Четвертый стражник, самый молодой из всех, наклонился к Молли, его слезящиеся розовые глаза внезапно ожили. Он сказал:

– Красный Бык – это демон, и когда-нибудь он получит плату за службу Хаггарду – его самого.

Его прервал другой, утверждавший, что наиболее достоверные свидетельства гласят, будто Красный Бык – это заколдованный раб Короля Хаггарда и останется им, пока не разорвет чары и не уничтожит своего повелителя. Они начали спорить, расплескивая суп из тарелок.

Потом Молли спросила негромко, но все застыли: – А вы знаете, что такое единорог? Вы когда-нибудь видели хоть одного?

Из всего живого в комнате лишь кот и молчание смотрели на нее с каким-то пониманием. Четверо стариков моргали, рыгали, терли глаза. Где-то в глубине беспокойно заворочался спящий Бык.

Когда обед закончился, солдаты отсалютовали Молли Отраве и покинули кухню, двое отправились спать, а двое под дождь – нести ночной караул. Старший подождал, пока не вышли остальные, и тихо сказал Молли:

– Береги Леди Амальтею. Она так прекрасна, что, когда появилась в замке, даже этот проклятый замок тоже стал прекрасным, как Луна, хотя на самом деле Луна тоже всего лишь камень. Она задержалась здесь слишком долго. И хотя она прекрасна, да, но ее красота уже не в силах преобразить эти залы. – Он вздохнул, и долгий этот вздох, постарев, стал визгом. – Такую красоту я знаю, – сказал он, – но той, прежней, я никогда не встречал. Береги ее. Ей надо уйти отсюда.

Оставшись одна, Молли уткнулась лицом в линялую шубку котика. Огонь в очаге угасал, но она не поднялась, чтобы подкинуть дров. По комнате сновали маленькие быстрые существа, царапая пол, как голос Хаггарда уши; отзвуком рева Красного Быка дождь бил в стены замка. И тогда, словно в ответ, она услышала Быка. Его рев раздробил каменный пол под ее ногами. Отчаянно цепляясь за стол, она пыталась удержаться и не свалиться вниз к Быку. Она закричала. Кот сказал:

– Он выходит наружу. Каждый день после захода солнца он ищет спасшееся от него странное белое существо. Ты это прекрасно знаешь. Не будь дурой.

Голодный голос прогремел вновь уже вдали. Молли задержала дыхание и посмотрела на кота. Она удивилась не так сильно, как этого можно было бы ожидать, – в эти дни удивить ее было труднее, чем большинство женщин.

– Ты всегда умел говорить? – спросила она кота. – Или это оттого, что ты увидел Леди Амаль-тею?

Кот задумчиво лизнул переднюю лапку. Наконец он сказал:

– Когда я увидел ее, мне захотелось говорить, и хватит об этом. Это единорог. Она прекрасна.

– А откуда ты знаешь, что она единорог? – поинтересовалась Молли. – И почему ты боялся прикоснуться к ней? Я видела. Ты боялся ее.

– Послушай, я вовсе не расположен говорить, – беззлобно ответил кот. – И на твоем месте не стал бы тратить времени на ерунду. Что же касается твоего первого вопроса – ни одного кота, выросшего из младенческой шерстки, нельзя обмануть внешностью. В отличие от людей. Что до твоего второго вопроса… – Тут его голос прервался, и он внезапно принялся усердно умываться. Он не произнес ни слова, пока не взъерошил всю свою шерсть и вновь полностью не пригладил ее. Потом так же молча он принялся внимательно рассматривать свои когти. – Если бы она прикоснулась ко мне, – очень мягко сказал он, – я бы навсегда принадлежал ей, а не себе. Я и хотел этого и не мог уступить ей. Такого не допустит ни один кот. Мы позволяем вам, людям, гладить нас: это приятно нам и успокаивает вас, но я не могу позволить этого ей. Такую цену не может заплатить ни один кот.