Андрей Валентинов - Рубеж

Поздно. Издалека долетел то ли стон тяжкий, то ли всхлип, то ли плеск — и весь тебе итог. Нет больше речки, и никого нет, кто на ближний берег выбраться опоздал. А кто успел — со всех ног прочь бегут. Одна беда: ноги подламываются, словно ветер беженцам встречь дует; да не просто ветер — ураган!

Сбивает, назад за шкирку тащит. Вот один не выдержал: обернулся, застыл — да сам прямо в радугу и бросился, ровно в омут! Только круги пошли — по цветной пучине, от радостного камня.

Сале и сама чувствовала неодолимую притягательность надвигающейся радужной смерти. Оттуда веяло свежестью, светом и одновременно — покоем, вечным отдыхом от сует и страданий. Тек переливами на краю слышимости малиновый звон, обещая нечто большее, чем просто небытие. Может быть, и правда?..

Вон уж и деревья на берегу ветвями к радуге потянулись. Изогнулись стволы, потекли свечным воском, будто и им хотелось туда, в свет запредельный.

В свет, за которым — тьма.

Тьма ли?

— Не спешит кнеж угоду подписывать, — голос есаула вырвал женщину из гипнотического транса, плеснул в лицо студеной водой, отрезвил. — Вроде самое время. Как мыслишь, пан сотник?

— Верно, Ондрий. Всех тот пузырь скоро сожрет. Ну да раз кнеж не торопится — мы его поторопим. Пошли. Вдруг поспеем еще!..

— Погодьте, пане сотник! Гляньте сначала, не про нас будь сказано, что за лихоманка кнежский табор треплет! Может, потому и нет послов-то?

Оказывается, пока все глазели на подступающую стену радужного савана, Консул Юдка наблюдал совсем за другим.

Сале Кеваль посмотрела туда, куда указывал Консул, — и у женщины зарябило в глазах. Светопреставление, да и только! Хоть на небе, хоть на земле.

Вокруг обнесенного свежим неглубоким рвом, валом и кольцом повозок лагеря с княжеским шатром в центре — вокруг этого последнего оплота власти и порядка бурлила толпа. Беженцы.

Все, кто успел до поры до времени унести ноги от надвигающейся смерти — и теперь с ужасом следил за ее неумолимым приближением.

Горожане, спешно покинувшие смертельно опасные ныне дома, крестьяне из окрестных (а отчасти — и дальних) деревень, воинственные лесные жители: зеленоглазые крунги в своих немыслимых хламидах из мха, щекастые коротышки-хронги и совсем уж редкие долговязые кранги-затворники, более всего напоминавшие обтянутые кожей скелеты в набедренных повязках. Ну и, разумеется, самое разнообразное зверье. Железных ежей вокруг сновало множество, однако попадались и более удивительные твари (о некоторых Сале лишь слышала да видела рисунки в старинных фолиантах). На верхушке одиноко стоящего дерева примостился даже маленький зеленый дракончик — совсем еще детеныш.

Звери вели себя на удивление мирно, включая и тех, которым в одиночку в лесу лучше не попадаться. Да и люди не обращали на горемычную живность внимания — не до того было людям.

Человеческий водоворот бурлил, вскипал то тут, то там пенными бурунами. Вон, неподалеку от кольца повозок, огораживавших лагерь, над толпой воздвигся один, в лиловом кафтане нараспашку, видимо, поднятый на руках своими товарищами. Над гудящим людским морем вознесся отчаянный, срывающийся голос, ударился о радужный купол над головами, рухнул вниз, кругами расходясь во все стороны, — и люди на миг притихли, вслушиваясь.

Даже до замка кое-что долетело. Разобрать можно было далеко не все — лишь отдельные обрывки:

— …на ком вина, я спрашиваю?! кто?! …Шакаленка пригрел… Мазапуре тому пожаловал… маги зарубежные!.. Шакал-отец!.. Шакал-сын! …погибель наслали… в ножки, в ножки поклониться!..

— На нас всех собак вешают, — хмуро буркнул сотник, явно озабоченный сверх меры. — Теперь сунься туда — в куски порвут…

— Как бы на замок не грянули! Не отбиться ведь, — влез есаул со своей заботой.

— Типун тебе на язык! Обождем, поглядим. По всему видать — недолго уж осталось. — …головой! Головой кланяться надо! На блюде золотом! — долетело снаружи.

«Небось прослышали о княжеском условии. Насчет головы веселого Стася, — зябко передернула плечами Сале: ей вдруг стало холодно. — Всем ведь известно, что князь Сагор — чародей, каких мало! Вот и хотят задобрить его, вымолить спасение. На силу его колдовскую надеются. Где им понять: если бы мастер хоть что-нибудь мог — уже б давно из кожи вон выпрыгнул, лишь бы погибель отвратить. Прав сотник — самое время договоры подписывать…»

Ты хотела увидеть смерть мастера, Куколка?

У тебя есть шанс! Хороший такой шанс, большой, радужный! Правда, пойдете вы в никуда, обнявшись! но велика ли беда?! Цена этим твоим годам после казни Клика — грош ломаный! Не тогда ли ты поняла, сердцем выжженным почуяла: родной Сосуд обречен? И очень скоро смогла убедиться, что отнюдь не твое собственное горе раскрасило все вокруг в траурные цвета. В библиотеке мастера были книги. В том числе — и очень старые книги.