Наталья Якобсон - Живая статуя

Оставалось только надеяться, что в двери к нам не начнет стучаться Августин с требованиями, чтобы я убрался из города и забрал с собой всех своих дьяволиц. В этом случае мне пришлось бы отправить на костер самого бестолкового мальчишку. Кто бы там ни был его тайным покровителем, а посягательств на личную собственность и спокойствие я не прощаю никому из чужих.

К концу ночи Орисса уже могла хорошо говорить и двигаться без посторонней помощи. И я был очень этим доволен. Наверное, такую радость смог бы испытать только ребенок, увидев, что его любимая кукла вдруг самостоятельно начала шагать по комнате и разговаривать, поправлять бант у себя в волосах или оборку на нарядном платье.

Я хотел усадить Перси обучить ее грамоте, пению и манерам, но Орисса выказала к нему такое пренебрежение, что учить ее пришлось мне самому. Вообще на всех посторонних, кроме меня, она смотрела как на пустое место.

Даниэлла очень быстро вернулась с ларцом, до краев полным изящных и весьма недешевых украшений, накидкой, отороченной соболем, и парой атласных балетных туфелек. Кажется, в семье графов де Вильер всегда были припасены новые и роскошные вещи на случай появления в доме невесты. И не важно, что Орисса была невестой демона, Анри, а не последнего из графов, Батиста, украшения я все равно принял с благодарностью. Не все ли равно для кого мы наряжаем даму. А Батист, в конце концов, должен быть джентльменом. Хотя он, наверное, сильно бы разозлился, если б узнал, что мы опустошаем его все завещанные ему закрома и кубышки, чтобы обеспечить приданое очередной моей подопечной.

Мне пришлось самостоятельно одевать на Ориссу ожерелье и браслеты, вдевать серьги ей в уши и прикалывать брошь к платью. Она этого потребовала. Очевидно, ей нравилось, когда кто-то за ней ухаживает. Точнее, не кто-то, а именно я, потому что Перси и всех остальных, кто бы перед ней не появлялся, она попросту игнорировала.

— У вас доброе сердце, господин Эдвин, — признался мне Перси, такое он произносил впервые, ибо называть дракона добрым по общепринятым правилам было просто ересью. — Другой, на вашем месте, просто отколотил бы строптивую девчонку. Она ведь такая капризница.

— Да нет, — не вполне уверенно возразил я. — Орисса просто выросла в бедной семье. Если бы ты сам пожил на хлебе и воде лет пятнадцать, да еще бы усердно поработал иглой, то захотел бы внимания и заботы ничуть не меньше, чем она.

Перси снова пробормотал что-то насчет «золотого сердца» и поспешил, как можно скорее, удрать из особняка, под предлогом того, что обещал встретиться и выпить с одной из своих смертных знакомых. Он притворялся перед ними слугой и компаньоном одного богатого господина и сплетничал о последних новостях. Ему это было забавно, и хоть наш же закон гласил «никогда не общайся со смертными», Перси его проделки сходили с рук, ведь он же не рассказывал своим знакомым, кто он такой на самом деле и не сходился ни с кем слишком близко, а просто, так сказать, подшучивал над доверчивыми и недальновидными людьми.

Один раз я вступил в опасный контакт с собственной жертвой, решил пообщаться чуть-чуть, а потом уже довести дело до конца и не смог ее убить. За меня это сделали другие, а я уже в который раз мучался бесполезными угрызениями совести. Ведь сделанного назад не повернешь. Хорошо, что Орисса пробудет со мной недолго, через неделю-другую я отведу ее на причал, где, возможно, снова появится Анри и уже никогда больше ее не увижу.

Совесть не позволяла мне выполнять какую-либо работу халтурно, поэтому я решил отдать Анри не просто безмолвную куклу в отрепьях, а девушку с неплохим приданым и немного образованную.

Я научил Ориссу играть на клавесине и подумал, что она настоящая копия Сабрины. Анри должен быть доволен. Я скопировал ту, кого убил. Вот только жаль, что я не смог вложить в ее хорошенькую, глупенькую и коварную головку ни капельки ума маркизы.

Вечера напролет она играла, пела, словно готовилась дать целый концерт, и все это, как назло, для меня одного, даже если в дверях гостиной появлялась Даниэлла, Орисса чуть ли не шипела на нее от злости.

Один раз я попытался оставить ее на попечение Перси, так она чуть не выцарапала ему глаза, после чего мой верный помощник окончательно сбежал из особняка и стал жить в каретном сарае рядом. Царапин на его лице уже через день, конечно же, не осталось, но о них он запомнил на всю жизнь и впредь был очень осмотрителен.

В еде Орисса вообще не нуждалась. Так что в особняке у нас никогда не было ничего съестного. Один раз я дал ей попробовать вина, лучший сорт из тех, которые удалось найти в винном погребе выдворенного семейства. Орисса едва приложилась к бокалу и заметила, что по вкусу оно совсем, как кровь ангела. Стало быть, она имела в виду мою кровь и с тех пор каждый вечер выпивала бокал, и, кажется, именно от этого ее бледные губы приобрели сначала нежно-розовый, а потом вишней цвет.