Андрей Кокоулин - Северный Удел

Я мотнул головой.

— Ничего не понимаю. Дядя, вы можете по порядку?

— По порядку? По порядку этот твой Террийяр встал на дыбы как дрессированный конь мадам Сю! Знаешь, что он сказал Аски? Не позволю! — он сказал. Распорядитель — владельцу. Рас-по-ря-ди-тель — владельцу! Каково?

О, кровь моя!

Отец не писал мне ничего о деле с дядей Мувеном. Не успел? Или не посчитал нужным известить? Стоит ли пустячное дельце капли крови для тайнописи?

Террийяр вот считал, что нет, даже денег не стоит.

От столика с блезанами донесся гогот. Обер-офицеры, видимо, не терпели долгих смирения и тишины.

Я их понимал. Дядю — нет.

— Террийяр отказался отпускать деньги на ваше с отцом дело? — спросил я.

— Именно!

Дядя повернул утку, и мне предстал изящно, до косточек, до позвоночника объеденный бок. Между ребер шрапнелиной застрял чернослив.

— А матушка?

Дядя пожал плечами.

— Она всецело полагается на Террийяра, — он вздохнул. — А Аски исчез.

— А что вы хотите от меня?

Блезаны снова загоготали.

Звонко, на весь зал, зазвенела упавшая на мраморный пол вилка. Хлопнула пробка от шампани. Вознесся и иссяк пенный фонтан.

Дядя глянул через плечо.

— У них что, праздник?

— Насколько я вижу, да.

— Какое-нибудь возвращение с маневров?

— Скорее, кое-кто произведен в новый чин. Крайний слева, пожалуй.

На этот раз дядя не обернулся.

— Какие дети!

Мысленно я с ним согласился.

Странно, я лет на пять всего этих блезан старше, а уже не могу смотреть на них без снисходительной ухмылки. Какие-то восторженные щенки!

Один — довольно старого рода. Другой вообще низкой крови. В третьем-четвертом с половинки на четвертинку проглядывают западные фамилии.

— Бастель, — отвлек меня дядя, — как наследник и полноправный голос в семье ты мог бы похлопотать за мой пансион.

— И только?

— А что? — удивился дядя.

В пальцах у него завис, не дойдя до рта, золотисто-розовый мясной кус.

— Мне бы хотелось узнать все об исчезновении отца, — сказал я. — Его ищут? Или нет? Где и кто видел его последним?

— Конечно-конечно!

Дядя Мувен проглотил мясо, подвинул блюдо, чтобы дать место своему локтю, и застыл, подперев ладонью щеку. На лбу его надломилась складка.

— Это было десять дней назад, — начал он.

— Десять?

Я прикинул в уме: письмо с фельдъегерской почтой шло три дня, посланный вдогон Майтус отстал на день, сборы, разрешение на отпуск, пять с лишним дней до Леверна, итого, получается, как раз минус десять. Но обычно отец писал письма поздним вечером, чтобы отправить с утренним «почтовиком», поэтому будем считать, что минус одиннадцать.

То есть, отец исчез на следующий день после того, как попросил о немедленном возвращении.

— Я как раз приехал к нему по тому самому делу, — сказал дядя. — Мы договорились, что обсудим некоторые детали. Ты же знаешь, у него в имении было свое исследовательское крыло: кабинет, библиотека, хранилище…

Я кивнул.

В детстве, еще до бегства на «Касатку», я уйму времени проторчал там.

Старые карты. Пластинчатые доспехи. Восточные веера. Папирусы. Шелковые свитки. Увеличительные стекла. И раковины — белые, крапчатые и перламутровые раковины. И зеленоватые монеты. И изъеденные морской солью кандалы. И даже маленькая ручная мортира.

— Я помню.

— В крыло был отдельный вход. То есть, можно было пройти и через комнаты… Но Аски обычно запирал, чтоб не мешали.

— Постойте.

Я не сразу заметил, что сюртучный посетитель оставил свой столик и теперь нависает над блезанами. Слов слышно не было, но складывалось впечатление, будто обер-офицерам негромко делается внушение.

Только вот как-то скованно, на весу, держал руку поручик слева. А подпоручик рядом запрокинул голову, будто уснул.

— Я, конечно, тихонько прошел, чтоб не беспокоить, — помолчав, вновь заговорил дядя. — Дверь была распахнута…

— Да-да, — покивал я.

Журчание дядиной речи стало фоном.

И сам он стал фоном. Потянувшейся к коньяку фигурой. Расплывающейся, натужно разевающей полногубый рот.

Огюм Терст три года учил меня раздваивать сознание. Оставаться на месте и одновременно растворяться в окружающем пространстве.

Растворяться кровью.

И видеть, и чувствовать, и «следить нить».

Вот и сейчас: я слушал дядю («Я-то, болван, думал, что это Аски меня ждет», — говорил дядя Мувен, буровя себе коньяк в чистый бокал), тискал в руке прилично-тяжелый столовый нож и в то же время пытался разобраться, что же происходит между блезанами и мрачным господином в сюртуке.