Мэри Стюарт - Хрустальный грот. Полые холмы

Факел погас во влажной, сочной траве. Наклонившись, я поднял его. Не стоило швырять им в воронов, подумалось мне. Его птицы устроили ему подобающие проводы.

Услышав шаги у себя за спиной, я резко обернулся, но это был всего лишь Кадал.

— Я видел взлетевших птиц, — произнес он, глядя на останки под терновым кустом. — Это Галапас?

Я кивнул.

— Я видел головешки у входа в пещеру. Я догадался.

— Я и не знал, что прошло так много времени.

— Позволь мне заняться этим. — Кадал наклонился над скелетом. — Я похороню его. Иди и жди меня там, где мы оставили лошадь. Возможно, мне удастся найти там внизу какое-нибудь орудие или я спущусь в…

— Нет. Пусть он покоится в мире под терновником. Мы насыплем над ним холм, и пусть полый холм укроет его. Мы сделаем это вместе, Кадал.

Наносив мелких камней, в изобилии лежавших на склоне горы, мы сложили невысокий могильный курган, затем кинжалами нарезали пласты дерна, чтоб обложить ими могильник. К концу лета он зарастет папоротником и наперстянкой, и свежие травы укутают его словно саваном. Ненужные больше, мы оставили его.

Спускаясь мимо пещеры, я думал о том, как шел этой тропой в прошлый раз. Я помню, я тогда оплакивал смерть Сердика, расставание с матерью и Галапасом, все утраты, какие, казалось, предвидел я в будущем.

«Ты увидишь меня снова, — сказал он мне на прощанье. — Это я тебе обещаю». Что ж, я увидел его. И однажды, в этом я не сомневался, сбудется и другое его предсказание.

Меня пробрала дрожь. Перехватив быстрый взгляд Кадала, я отрывисто бросил:

— Надеюсь, у тебя хватило ума захватить флягу. Мне нужно выпить.

Кадал захватил не только флягу, он принес также пищи — соленой баранины, хлеба и прошлогодних олив в масле. Мы расположились на опушке леса и принялись за еду. Рядом щипала траву лошадь, а внизу, вдалеке, среди апрельской зелени полей и поросших молодым лесом холмов, блестели плавные изгибы реки. Туман рассеялся, и наступил прекрасный день.

— Ладно, — немного погодя сказал Кадал. — Что теперь мы будем делать?

— Отправимся повидать мою мать, — ответил я. — Если она, разумеется, все еще здесь. — И с внезапной яростью, о существовании которой в себе я даже не подозревал, добавил: — Клянусь Митрой, я многое отдал бы за то, чтобы узнать, кто повинен в содеянном!

— Да кто же это может быть, кроме Вортигерна?

— Вортимер, Пасцентий, кто угодно. Если человек мудр, мягок и добр, — с горечью продолжал я, — мне кажется, что рука любого, рука каждого поднимется на него. Галапаса мог убить разбойник ради куска хлеба, или пастух ради коров, или проходивший мимо солдат ради глотка воды.

— Это не было убийством.

— Чем же тогда?

— Я имею в виду, что в нем участвовало несколько человек. Свора всегда страшнее, чем волк-одиночка. Я бы сказал, это были люди Вортигерна, которые пришли со стороны города.

— Возможно, ты прав. Это я обязательно узнаю.

— Полагаешь, тебе удастся повидать мать?

— Я попытаюсь.

— Он… у тебя есть послание к ней?

Думаю, то, что он осмелился задать мне подобный вопрос, было мерилом наших отношений с Кадалом. А потому я ответил без утайки:

— Если ты спрашиваешь, просил ли Амброзий меня что-нибудь передать ей, то нет. Он положился на меня. То, что я ей скажу, целиком зависит от того, что произошло со времени моего бегства. Сперва я поговорю с ней и только после этого решу, что ей сказать. Не забывай, что я давно не видел ее, а людям свойственно меняться со временем. Я хочу сказать, и верность может найти себе нового господина. Взять хоть меня. Когда я видел мать в последний раз, я был всего лишь ребенком, и сохранил детские воспоминания — мне только известно, что я совсем не понимал ее, не понимал, о чем она думает, чего она хочет. Ее чувства мне неизвестны, и дело даже не в том, насколько она погрузилась в свою веру, а в том, что она испытывает по отношению к Амброзию. Боги свидетели, не ее в том вина, если она изменилась. Она ничем не обязана Амброзию. Об этом она хорошо позаботилась.

— Монастырь не тронули, — задумчиво произнес Кадал, устремив взор в зеленую даль, пересекаемую блестящей лентой реки.

— Вот именно. Что бы ни случилось с городом, обитель Святого Петра Вортигерн не тронул. Вот почему мне сперва нужно выяснить, кто на чьей стороне, а уж потом передавать какое-либо послание. Она столько лет пребывала в неведении, что еще несколько дней уже ничего не изменят. Что бы ни случилось, Амброзий сам скоро прибудет сюда, и я не могу рисковать, открывая ей слишком много.