Мэри Стюарт: Хрустальный грот. Полые холмы

Камлах смотрел на меня с высоты своих шести футов. Глаза у него были голубые и такие же ясные, как у моей матери, и румянец во всю щеку. На его сапогах из мягкой оленьей кожи желтыми комьями засохла грязь, а от него самого пахло потом и лошадьми. Он пришел взглянуть на меня, даже не удосужившись помыться и сменить одежду с дороги. Я помню, как он пристально смотрел на меня; мать молча стояла рядом, а дед хмурился из-под бровей и дыхание из его груди выходило учащенно и с хрипом — как это бывало всегда, когда он давал волю ярости.

— Подойди сюда, — сказал дядя.

Я сделал пять-шесть шагов. И, не осмеливаясь подойти ближе, остановился. С трех шагов дядя Камлах казался еще огромнее. Он возвышался надо мной, подпирая стропила потолка.

— Как тебя зовут?

— Мирддин Эмрис.

— Эмрис? Дитя света, принадлежащее богам?.. Едва ли такое имя пристало последышу демона.

Его мягкий тон меня ободрил.

— Еще меня зовут Мерлинус, — рискнул добавить я. — Так римляне называли сокола.

— Сокол! — рявкнул дед и презрительно фыркнул, вскинув руки так, что звякнули наручи.

— Маленький, — попробовал оправдаться я и умолк под задумчивым взглядом дяди.

Он потер подбородок, а затем, приподняв брови, глянул на мою мать.

— Странное имя для ребенка из христианской семьи. Ниниана, может, это был римский демон?

— Возможно. Откуда мне знать? Было темно, — вздернула она подбородок.

Мне показалось, что на лице дяди мелькнула тень не то веселья, не то удивленья, но тут король яростно рубанул воздух рукой, словно мечом.

— Видишь? Все, чего от нее можно добиться, — лишь ложь, сказки о волшебстве и дерзость! Принимайся за работу, девка, и пусть твой ублюдок не попадается мне на глаза! Теперь, когда вернулся твой брат, мы найдем мужчину, который заберет вас обоих, чтобы вы не путались у нас под ногами! Камлах, я надеюсь, ты понял, почему тебе надо поскорей сыскать себе жену и произвести на свет сына, а то и двух, поскольку это все, что у меня осталось.

— Ну, я совсем не против, — непринужденно отозвался Камлах. На меня перестали обращать внимание. Они уходили, и никто меня не тронул. Я расцепил занемевшие пальцы и стал медленно, по полшага, отступать назад.

— Однако, господин, у тебя самого молодая королева, и, мне сказали, она в тягости.

— Это не имеет значения. Тебя надо женить, и как можно скорее. Я — старый человек, а времена теперь неспокойные. Что же до этого мальчишки, — я вновь замер, — забудь о нем. Кто бы ни породил его, если он не объявился за шесть лет, то нет причин полагать, что он сделает это сейчас. Да будь его отцом сам верховный король Вортигерн, и тот бы от него отказался. Кому нужен угрюмый сопляк, все время прячущийся по углам? С другими детьми и то не играет — боится, наверное. Он и собственной тени боится.

Король отвернулся. Поверх моей головы встретились взгляды Камлаха и матери. Они словно говорили друг с другом без слов. Затем Камлах снова посмотрел на меня и вдруг улыбнулся.

Я до сих пор помню, как осветился старинный покой, хотя солнце уже скрылось, а с ним ушло и его тепло. Скоро принесут свечи.

— Что ж, — заметил Камлах, — в конце концов, он всего лишь птенец сокола. Не будь так жесток к нему, господин. В свое время ты нагонял страх и не на таких храбрецов.

— Ты имеешь в виду себя? Ха!

— Уверяю тебя.

Уже стоя на пороге, король кинул на меня быстрый взгляд из-под сросшихся бровей, и, недовольно хмыкнув, перебросил через руку плащ.

— Хорошо-хорошо, пусть будет по-твоему. Клянусь ранами господними, я голоден. Время ужина давно миновало — но, надо думать, ты сперва захочешь помокнуть в бане, по этой твоей проклятой римской моде. Предупреждаю, топок с твоего отъезда никто не разжигал…

Еще не закончив своей речи, он резко повернулся, взмахнув синим плащом, и вышел прочь. У меня за спиной с облегчением вздохнула мать и села, прошелестев юбками. Дядя протянул мне руку:

— Пойдем, Мерлин, поговори со мной, пока я буду мыться в вашей холодной уэльсской воде. Принцам нужно хорошенько узнать друг друга.

Я словно прирос к месту. Молчание матери тяжелым плащом легло мне на плечи: она сидела неподвижно, затаив дыхание.

— Пойдем, — мягко повторил Камлах и снова улыбнулся мне.

Я подбежал к нему.

В тот вечер я забрался в подпол.

Здесь бывал только я один; в этом тайном убежище я скрывался от детей годами старше меня и играл в собственные свои одинокие игры. Мой дед был прав, говоря, что я прячусь по углам, но прятался я не из страха, хотя когда сыновьям его вассалов удавалось поймать меня, следуя его примеру (как обычно следуют примеру взрослых дети), они делали меня жертвой в своих жестоких военных играх. Правда и то, что поначалу туннели гипокауста, обветшалой и заброшенной отопительной системы римских времен, служили мне укрытием, тайником, в котором я мог скрыться, чтобы побыть наедине с собой. Но вскоре я уже находил удивительное удовольствие в исследовании огромного лабиринта темных, пахнущих землей камер и переходов, расположенных прямо под полами дворца.