Мэри Стюарт - Хрустальный грот. Полые холмы

Дорожка, протоптанная рабочими и животными по склону холма, была совсем свежей, но я надеялся, что она не сильно отклонялась от старой оленьей тропы, которой шли тогда короли. Я не ошибся: на полпути вниз по склону я обнаружил седую скалу. Молодые папоротники пробивались в расщелинах у корней дуба; на дереве уже распускались почки, зеленея среди прошлогодних желудей. Нимало не колеблясь, я свернул с тропы и направился в густую темень чащи, затенившую крутой склон.

Подлесок оказался много гуще, чем мне помнилось, и, разумеется, никто не ходил этим путем, вероятно, с тех пор, как мы с Сердиком продрались сквозь чащу. Но я помнил его так ясно, как если бы вернулся в тот самый зимний день. Я шагал быстро и даже там, где кусты вымахали мне по плечо, старался идти плавно и величественно, будто передо мной расстилалась морская гладь. За величественность мнимого волшебника я поплатился на следующий день — ссадинами, царапинами и порванной одеждой, но у меня не было ни малейших сомнений, что в тот вечер это произвело должное впечатление. Помнится, когда мой плащ зацепился за куст, опасно натянулся, грозя замедлить мой шаг, факельщик метнулся ко мне, словно раб, чтобы отцепить плащ и понести за мной.

Вот и переплетение терновника у самой стенки лощины. Валуны скатились по склону горы и белели теперь среди ветвей терновника, словно пена среди тростников в тихой заводи. Над ними навис кустарник: голые побеги бузины, жимолость, похожая на завитки волос, упругая колючая куманика, влажно блестящий в свете факелов плющ. Я остановился.

Мул оскользнулся, в шорохе осыпающихся камешков остановился у моего плеча.

— Что далее? — раздался голос короля. — Что это? Куда ты нас привел? Помни, Мерлин, твое время на исходе, и если тебе нечего нам показать…

— У меня найдется что тебе показать. — Я повысил голос, чтобы меня слышали все, сгрудившиеся за его спиной. — Я покажу тебе, король Вортигерн, и любому, у кого достанет смелости последовать за мной, магическое чудовище, которое лежит под твоей цитаделью и пожирает все созданное тобой. Подайте факел.

Слуга протянул мне факел. Не повернув головы, чтобы убедиться, что за мной следуют, я ринулся в темень чащи и раздвинул кусты, открыв вход в штольню.

Прямоугольный вход, все еще прочно укрепленный, был по-прежнему свободен, сухая шахта вела прямо к сердцу горы.

Мне пришлось наклонить голову, чтобы ступить в туннель. Ссутулившись, я шагнул внутрь, держа факел прямо перед собой.

Я помнил, что пещера была невероятно огромной, и был готов к тому, что, подобно другим детским воспоминаниям, это окажется преувеличением. Но она была даже больше, чем мне помнилось. Ее черная пустота удваивалась величественным зеркалом воды, которая покрывала весь пол пещеры, оставляя сухой выступающую из воды площадку у самого устья пещеры шириной в шесть шагов. И в это величественное неподвижное озеро словно причудливые колонны спускались выступающие ребра пещеры, сливались со своим отраженьем и снова терялись во мгле. Откуда-то из глубин горы доносился шум падающей воды, но здесь ничто не нарушало сверкающую, словно начищенное зеркало, водную гладь. Там, где прежде сочились, едва капая, тонкие ручейки, стены были затянуты тонкими сияющими вуалями влаги, неуловимо струящейся вниз и питающей озеро.

Я подошел к краю площадки, высоко подняв факел. Слабые язычки немного отогнали тьму, которую, казалось, можно было потрогать пальцами, более непроницаемую, чем даже в те ночи, когда темнота становится плотной и черной, как шкура дикого зверя, и давит на тебя, как душное одеяло. Там, где свет факела касался струящейся по стенам воды, вспыхивали и перемигивались тысячи сверкающих огней. Воздух был холоден и неподвижен, и слышалась из чащобы птичья трель.

Я услышал шаги людей, пробиравшихся вслед за мной в штольню, и мысль моя лихорадочно заработала.

Я мог открыть им правду, как она есть, без прикрас. Я мог бы взять факел, подняться по темным проходам в древнюю шахту и осветить разломы, все расходящиеся под тяжестью стен, укладываемых наверху. Но они едва ли прислушались бы к моим словам. К тому же они не переставали повторять, что время уже на исходе. Враг стоял у ворот, и Вортигерну потребны сейчас не логика и механика; ему требуется колдовство и нечто — что угодно, — что обещало бы скорую безопасность и укрепило бы верность подданных. Сам он еще мог внять голосу разума, но он не мог позволить себе прислушиваться к нему. Нет нужды долго гадать: он сперва убьет меня, а потом попробует укрепить эти разломы, вероятно, окропив их моей кровью. Иначе он лишится своих каменщиков.