Андрей Астахов - Девятый император

Вернулся старый дружинник, а за ним следом плелся проситель, худой сутулый человек неопределенного возраста в поношенной сермяге и лаптях. Вместе с ним в горницу вошел запах псины, заскорузлого пота и грязной одежды, такой ядреный, что Радим снова закашлялся. Ходок же не переставая кланяться и обметать пол своим грешневиком, [12]зачастил:

– Боярин-ста, не прогони холопа твоего! Выслушай убогого, ибо пришел не себя ради, а во избавление земли русской от супостата. Ибо глаголют в Писании: «Не убоишися от страха ношнаго, от стрелы летящия во дни, от вещи во тме преходящия, от сряща, и беса полуденнаго…»

– Ты кто? – спросил Радим, вглядываясь в гостя. Молодому воеводе проситель не понравился: лицо красное, лисье, бороденка жидкая, глаза прячет и улыбка нехорошая.

– Смиренный слуга Господа нашего Иисуса Христа, – гость порывисто осенил себя крестом, – которого злая доля гонит по градам и весям. Ибо сказано: «Утверди его на твердом камени, и основай по Твоему божественному евангельскому гласу, егоже ни ветр, ни вода ни ино что повредити возможет…»

– Как звать тебя, ученый человек? – перебил собеседника Радим.

– В православном крещении наречен был Афанасием, но в миру чаще зовут меня просто Жилой за худобу мою и сухощавость телесную.

– Речь свою ты ведешь, как человек богомольный, духовный.

– Таков и есть, боярин! – Гость ударил себя рукой в грудь, выпятил тощую бороду. – С младости моей от Господа просвещен еси и на путь праведный наставлен. Но за грехи мои наказует меня Господь. Ибо сказано…

– Погоди, погоди… Откуда ты идешь?

– С полудня. [13]А ты, никак, хвор, боярин-ста? Вижу, горячка тебя измотала. Дозволь, я тебя полечу. Знаю я секреты трав и кореньев и веществ земных…

– Лучше отвечай, с чем шел ко мне. Мой воевода сказал, вельми важную весть ты нес.

– Еще какую важную, – Жила остановил взгляд на кубке у постели Радима, сглотнул ком в горле. – Прости дерзость мою, боярин-ста, но не позволишь ли ты мне отпить из твоего кубка меду малость? Шел я по стуже, закоченел весь и едва не застыл насмерть.

Радим усмехнулся.

– То не мед, отвар целебный, – сказал он. – Но коль замерз, так и быть угощу тебя. Млын, вели чего-нито принесть из горячего. Вижу я, пройдоха этот – питух, [14]каких поискать.

– Грешен! – Жила снова ударил себя рукой в грудь, делая вид, что не замечает, с каким гневом смотрит на него старый Яков Млын. – Спаси Христос тебя, боярин, за доброту, за баженье… [15]

Млын, свирепо сопя, вышел вон. Радим еще раз осмотрел гостя. На лазутчика монгольского не похож, скорее на бродягу. Таких вот висляг [16]и в мирное время немало, а уж в войну попадаются они сплошь и рядом.

– Ты, чаю, немало побродил за последние недели, – сказал Радим, – повидал много. Жду, когда сказывать начнешь.

– Уже начинаю, – Жила сделал многозначительную мину, поднял взгляд к потолку, будто желал на бревнах стропил прочитать нужные для своего рассказа слова. – Родом я из этих мест, и предки мои жили тута издревле, еще со времен князя Юрия Долгорукого. Прапрадед мой был родом из Чернигова, но бежал от утеснений половецких и поселился близ Торжка на выселке. Выселок этот есть до сих пор, Узорово прозывается…

– Давай по сути, – нетерпеливо перебил гостя Радим. – Ты о важной вести говорил.

– Говорил, боярин-ста, говорил! Ну так вот, жили мы в Узорове, а потом отец мой женился на вдове в селе Чудов Бор. Это верст двадцать на север от Торжка по серегерскому тракту. Я тогда был дитя малое, годка четыре мне было. А потом отец мой почил во цвете лет. Бог его прибрал к себе, ибо сказано…

– Говори по делу, смерд, – Радим начал злиться. – Длинные твои речи мне ни к чему.

– О деле я говорю, истинный крест! – Жила воодушевился, поскольку вошел слуга с подносом, на котором красовались два объемистых конюха [17]с медом. – С детских лет я был при церкви тамошней в услужении у отца Никодима – царствие ему небесное! Так и писать и читать выучился, и премудрости божественной стал зело изощрен. До сей поры знаю назубок все службы, все кондаки, кафизмы, ирмосы и тропари, хошь сей час пропою от аза до ижицы! Как достиг совершеннолетия, при церкви чудовоборской стал служкой, а там и положен был в дьячки. Когда же четыре года тому отец Никодим в бозе почил, я стал заместо батюшки службу оправлять, как положено по святому канону и чину…

– Хорошо. – Радим понял, что этот фонтан красноречия не так-то просто заткнуть, смирился. – Выпей, однако, меду, горло промочи.