Константин Соловьев - Урод

— Вот как умею, — рассмеялся Кейбель, глядя на вытянувшееся лицо Крэйна. — Ывар самый настоящий, сунь руку, если не веришь.

Крэйн поднял дубинку и самым концом осторожно коснулся белесой массы.

Ывар колыхнулся, но лишь пять или десять комочков успели уцепиться за прочное дерево — он поспешно отдернул руку. Ывар действительно был настоящим — Крэйн с отвращением воткнул палку в землю, раздавливая впившихся намертво личинок. Маленькие комочки лопались с отвратительным тихим хрустом. Если бы вместо дерева была бы открытая рука, они б уже ушли под кожу.

— Родичи, что ль? — проворчал он.

— Уметь надо, — весело отозвался Кейбель. — Тут посложнее, чем палкой махать, тут думать надо. Тебе, как своему, скажу — я кожу отваром из корней велхэ смазал, который три Урта на ветру простоит, да растертым олмом осыпал. Ывар такое не жрет, запах ему не нравится. Но это если в ывар-тэс не прыгнешь, там-то быстро на кусочки растащат, чем ни мажь.

Нерф и Теонтай всегда были рядом, и, глядя на их похожие, как у братьев, открытые крестьянские лица, можно было подумать, что они родственники.

Они и говорили похоже — скомканно, с хрипотцой в окончаниях. Нерф был главным возницей, он правил первым нальтом и следил за всеми хеггами калькада. Ему было под шесть десятков, из всех людей он был самым старым, но жизнь в калькаде сделала его энергичным и подвижным, только извилистые морщины на лбу и возле глаз выдавали истинный возраст. Он любил поболтать, если представлялась возможность, был не дурак выпить, но Тильта, как и все, слушался беспрекословно. Теонтай перенимал его умение, но по возрасту он недалеко ушел от Кейбеля, длинные жидкие усы на его юношеском лице казались скорее ловкой имитацией, чем настоящим признаком мужчины.

С самим Тильтом Крэйн за все время столкнулся лишь несколько раз — хозяин калькада пищу принимал отдельно и покидал свой нальт лишь для того, чтобы сделать важные распоряжения своим подчиненным. В дороге он ничуть не изменился — даже движения остались прежними, быстрыми и короткими, каждое — как тщательно выверенный, заточенный годами удар.

Руководил Хеннар спокойно и вдумчиво, однажды Крэйн даже с усмешкой подумал, что в нем много есть от Орвина. Его тихий немелодичный голос вплетался в жизнь калькада, как прочная нить в шов — незаметный и не выделяющийся из гула ветра в степи, он оказывал воздействие на каждого.

Только Хеннар Тильт умел отдать приказ тихо, даже не глядя в лицо, но таким тоном, что становилось ясно — лучше выполнить. Иначе будет хуже.

Он никогда не угрожал, тем более не доставал оружия, но к каждому брошенному им слову прислушивались с величайшим вниманием, как к предсказанию мудрого оракула, сулящему удачи или беды.

Порядок, с которым передвигался калькад, был давно отработан и не претерпел изменений с приходом Крэйна. На первом нальте, правили которым Нерф и Теонтай, размещался сам Тильт с Тэйв. Помимо лучшей отделки, нальт хозяина имел и другое преимущество — ему не приходилось преодолевать проложенные другими нальтами борозды и его меньше трясло. Следующий нальт занимали Кейбель, Ингиз и Садуф. Правил обычно Кейбель, который в этом искусстве мог поспорить даже с Нерфом, все пространство было плотно заставлено пищевыми припасами и нехитрым походным скарбом. Третий, в котором разместился Крэйн, по очереди вели Лайвен с Нотару. Этот нальт был наименее ценен, в нем хранилась лишь одежда для выступлений и прочая мелочь, поэтому Тильт экономил на опытном погонщике. Крэйна к управлению он распорядился пока не подпускать — не владея в должной мере искусством управлять запряженными хеггами, особенно в такой местности, он мог нанести серьезный ущерб имуществу калькада.

Крэйн не жаловался. Наоборот, если бы ему предложили занять место возницы, он скорее всего лишь сплюнул бы под ноги. Какие-то колючие отростки засохшего растения, которое раньше носило название чести рода Алдион, удерживали его от выполнения грязной работы, хотя сам он прекрасно понимал, что для урода с черными губами тайлеб-ха по-настоящему грязной работы не существует. Большую часть времени он дремал под навесом, не обращая внимания на окружающее. Когда с ним находился Нотару, оба демонстративно не смотрели друг на друга, не говоря уже о том, чтоб переброситься парой слов. Между двумя изгоями, добровольно променявшими людское общество на изучение собственных мыслей, не могло быть связи. Когда приходило время Нотару брать поводья, его место занимала Лайвен. Рано постаревшая акробатка тоже не славилась болтливостью, но время от времени они переговаривались между собой.