Лада Лузина: Ледяная царевна и другие зимние истории (сборник)

– Я знаю. Я сказала ему, что сегодня вы с девочками отмечаете… Кстати, если не секрет, любопытно, почему вы решили отметить Новый год 20 декабря? – В вопросе Вероники и впрямь не прозвучало ничего, кроме любопытства. И эта ее удивительная неспособность к осуждению – готовность понять и принять абсолютно любую позицию, теорию или веру – не переставала поражать Машу Ковалеву.

– 20, 21 и 22 – три часа Кратуна, три самые темные ночи в году, – объяснила Маша на правах студентки исторического факультета. – И самый древний из всех новогодних праздников – зимнее солнцестояние. Еще во времена палеолита – до рождения христианства, до формирования язычества – люди не могли не заметить, что в конце осени начинается время Кратуна, или Коротуна. Дни становились все короче, ночи – длиннее. Солнце угасало – оно словно медленно умирало. А в декабре рождалось опять, и дни начинали прибывать. Это и есть самый первый – древнейший Новый год. Настоящий. Не придуманный – не от ума, не от календаря…

– Не от фонаря, – подпела Даша.

– А от самой Природы. Солнцестояние можно сравнить с прабабушкой всех-всех-всех зимних праздников от Николая до Крещения. Вот, представьте, жила-была бабушка, и у нее было много добра. Затем она умерла, и добро перешло к многочисленным детям и внукам… С ночами смерти и воскрешения нового солнца были связаны все традиции, древнейшие магические ритуалы, обряды. А затем все они – и традиции, и гаданья, и поверья, и блюда – поделились между двумя десятками зимних праздников.

– Мне так нравится слушать, Машенька, как ладно вы все объясняете, – похвалила ее рассказ Вероника, подпирая щеку ладонью.

– А откуда тогда нарисовался святой Николай, который стал Санта-Клаусом и Дедом Морозом? – спросила Чуб.

– Быть может, Николай и стал Сантой, но точно не Дедом Морозом. Нашего деда в древности называли иначе. Велес, Вихрь, Посвист, Трескун, Студинец, Коротун или Карачун – в зависимости от региона. Коротун – потому что укорачивает солнечный свет. А Карачун…

– Потому что когда он приходит – всем нам приходит Карачун, – засмеялась Чуб. – Так что, Дед Мороз – это Смерть? А его посох – коса?..

– А еще, – Ковалева сделалась очень серьезной, – однажды Киевицкий сказал, что Санта-Клаус и есть дьявол…

– Дьявольщина! – Взгляд Даши упал на умилительно тикающие допотопные ходики. – Мы на парад Дедов Морозов опаздываем… Быстрей собирайся!

– Погодите. – Вероника вышла из комнаты.

Пользуясь ее отсутствием, Маша поспешила к мусорному ведру, где поверх скомканных листов очередной недописанной Вероникиной статьи лежали сверкающие осколки любимого Дашиного шарика.

Склонившись над ними, младшая из трех хранителей Города быстро прикрыла их ладонями, пошептала и полмгновенья спустя с улыбкой протянула подруге дорогой ее сердцу голубой елочный шар с нарисованным на боку белым зайцем.

– Я умею воскрешать не только людей, – тихо сказала младшая из Трех Киевиц.

…По дивному совпадению, старшая из Трех в тот момент тоже держала в руках новогоднюю игрушку – но ее украшение было дорогим не только для сердца.

Крохотная, как спичечный коробок, карета из дрезденского картонажа казалась отлитой из серебра. Серебристый экипаж был запряжен в шестерку картонных лошадок. Игрушке было больше ста лет – и каждая деталь этой изумительно тонкой работы поражала мастерством и натурализмом: ажурные колеса и бока кареты, уздечки и мускулы на ногах лошадей. При взгляде на нее было нетрудно понять, почему ее стоимость исчислялась в тысячах евро и почему, отыскав чудесные старинные игрушки в Интернете, Катерина Михайловна Дображанская сама прилетела за ними в Германию, не доверив их почте.

Она положила карету и взяла в руки чудесный картонажный самолет-этажерку с тонкими, как у бабочки, крыльями, поцеловала взглядом похожий на золотую безделушку картонаж-пароход, подозрительно напоминавший печально известный «Титаник»… За все ей пришлось заплатить небольшое состояние, но Катерина ничуть не жалела о потраченных денежках.

– Удивляюсь, как вы смогли расстаться с ними, – сказала она немолодой светлоглазой немке с аккуратной седой прической. – Ведь это игрушки вашей семьи.

Дображанская не знала немецкого – зато знала заклятие, позволяющее понимать всех и быть понятым всеми, вне зависимости от языка. И хозяйка игрушек поняла ее тоже.

– У меня есть свои причины, – недоброжелательно отрезала старая немка, машинально разглаживая на коленях серую теплую юбку. – Я придерживаюсь иных убеждений. Я верю в Господа нашего Иисуса Христа!