Руслан Шабельник - Песнь шаира или хроники Ахдада

Но что красота - пыль под ногами Аллаха.

Прознай султан о новой наложнице в гареме визиря - а слух об этом непременно достигнет ушей Шамс ад-Дина - о ее красоте, и прелести, и соразмерности, желание увидеть товар поселится в груди повелителя.

Дальше Шамс ад-Дину достаточно одного, легкого, как дуновение ветра взгляда на прекрасное личико Заримы - а именно так звали наложницу - чтобы ту же голову посетили совсем иные мысли. И мысли эти - о том, как заполучить прекрасные глаза серны, губы - коралл, груди - мрамор и ровный стан, и самое главное - родинку, подобную кружку амбры.

Абу-ль-Хасан знал, случись подобное, упади он в ноги повелителю, умоляй принять в подарок прекрасный цветок Зариму, Шамс ад-Дин Мухаммад холодно отвернется от своего визиря. Недостойно султана брать то, чем пользовались слуги. По городу, по соседним городам пойдут слухи - султан Ахдада взял наложницу после своего визиря. О-о-о, слухи, как сказал поэт:

Бери же ты счастье в жизни,

Радости ведь её исчезнут;

Останутся лишь слухи и вести.

Но... прикажи повелитель казнить верного Абу-ль-Хасана. Все имущество визиря перейдет в казну, все, включая дом, его женскую половину и тех, кто на этой половине обитает. Тогда никто не скажет, что султан Шамс ад-Дин Мухаммад взял в жены девушку после своего визиря. Люди скажут: "На все воля Аллаха". Скажут и будут правы. Но что до правоты людей несчастному Абу-ль-Хасану.

Так, или примерно так, а Аллах лучше знает, рассуждал Абу-ль-Хасан, когда вел Зариму ко дворцу.

Как и ожидал Абу-ль-Хасан, Зарима пришлась по сердцу султану. И в ту же ночь - хвала Аллаху милостивому и всемогущему - Шамс ад-Дин ввел к себе новую наложницу.

Это должна была быть ночь, которая не идёт в счёт ночей жизни, так как она заключает сближение с прекрасным, объятия, и игры, и сосанье, и пронзание до утра. И девушка должна была вскрикнуть криком, который неизбежен.

Так думал визирь Абу-ль-Хасан, и лишь слегка стесненная грудь мешала в полной мере порадоваться за повелителя Ахдада.

Наверное, так думал и султан Шамс ад-Дин, хотя только Аллаху ведомы мысли и поступки наши - тайные и явные. О чем думала прекрасная Зарима неведомо, ибо даже Аллаху трудно постигнуть помыслы женщины.

И никто из троих не ожидал, что наутро Абу-ль-Хасан будет стоять на коленях, припав алебастровыми губами к правой туфле султана, а сам повелитель будет скакать на оставшейся свободной левой ноге, с которой - по велению Аллаха всемилостивейшего и всезнающего - должно вступать в отхожее место, впрочем, в это место Шамс ад-Дин Мухаммад, похоже, не собирался.

- Ишак и сын ишака. Где, где славные времена повелителя правоверных Харуна ар-Рашида из рода Аббасидов и не менее славного - первого среди визирей - Джафара Бармакида. О, Аллах, где они!

Увы, увы. Кобылица оказалась объезжена, жемчужина сверлена, из пиалы прекрасных губ с родинкой над верхней уже кто-то пил.

И тем обиднее было Абу-ль-Хасану, и тем сильнее алый сафьян жег губы, ибо пил не он.

- Клянусь Аллахом господином миров, клянусь всем, что свято, я даже пальцем не притронулся к Зариме! - в перерывах между обещанием казни и проклятиями успел вставить Абу-ль-Хасан. - Не далее, как вчера утром, о свет очей пророка, я купил ее у Ицхака - еврея-купца за пятнадцать тысяч полновесных золотых динаров, - всегда полезно приврать насчет суммы, и хоть Аллах всеведущий говорил: "A кто обманет - придет c тем, чем обманул, в день воскресения" (Коран, пер. И.Крачковского), но то ж пророку, - а в полдень того же дня, я поднес ее моему господину!

- Врешь, врешь, собака!

- Клянусь твоей милостью, клянусь тем, кто возвысил небеса и простёр землю, клянусь своей головой!

- Своей головой, говоришь, - гнев султана покидал праведную грудь, чему способствовало и шаткое положение повелителя. - Но если ты врешь, если только в словах твоих правды не больше, чем в лае гиены...

- Нет, повелитель, нет! И пусть падет на меня гнев Аллаха. Пусть разверзнется земля и поглотит меня гиена, пусть я потеряю вкус, пусть...

- Ладно, ладно, будет тебе. Пойдем, еврея спросим. Ногу-то отпусти.

Тяжелые пальцы шаира прекратили ласкать струны постанывающего кануна. Ласкали не только пальцы, но и рише с закрепленным в нем кусочком буйволового рога. Единение овечьих кишок - струны и рише-буйвола рождало неповторимые звуки. Рассказчик сдвинул черные брови, вместо струн, пальцы принялись перебирать завитки курчавой бороды.

Слушатели заерзали на своих местах. Уж не вздумал ли рассказчик уподобиться хитроумной Шахразаде и закончить рассказ на самом интересном месте. Так он не красавица - дочь визиря, да и они не обманутые женой цари.