Шимпо Ботан - Люди и Тени

— Хм… — Батташ выпустил облачко табачного дыма. — Учёный, быть может я и правда слишком много о себе вообразил. Но, поверь, ты тоже переоцениваешь свою… как бы так выразиться… значимость. Я ведь многое знаю. Вы зелёные новички, правда? Так вот — неужто ты думаешь, что Столица устроит скандал из-за горстки юнцов, которые полезли не в своё дело?

— Устроит! — Мараван встал и шагнул вперёд. — Ещё как устроит! Тебе не понять, дубина ты варварская!

Батташ толкнул учёного и тот шлёпнулся обратно на лежанку.

— Сиди смирно. Вижу, по-хорошему не понимаешь. А ты? — он обернулся к Таривашу.

— Я не сдамся! — ханаарец сжал кулаки. — Давайте, жгите, отрезайте уши. Друзей не предам.

Тишина. Шершни и шпионы молча оглядывали друг друга. Поединки взглядов — тяжелых, налитых невидимым пламенем. Раздувались ноздри, шевелились желваки. Батташ курил.

— Что-ж, — Наконец молвил он. — На словах вы сильны. Но слова — сотрясание воздуха. Посмотрим, правда ли вы так круты, как о себе воображаете. Лахтай, Масур! Принесите огонь и клещи!

Стало ясно, что дела плохи. Очень плохи. На этот раз уже не досадные неприятности, а настоящий кошмар. Тариваш внутренне сжался, его бил озноб, на лбу выступила испарина. «Попался!» В голове метались суматошные мысли, как загнанные в западню зайцы. Туда, сюда, они словно бились об стенки черепа. «Помогите мне, боги! Помогите мне, предки! Помогите мне, духи… Помогите мне… Да хоть кто-нибудь!» Сердце едва не выпрыгивало из груди, в животе всё похолодело. На языке — кислый привкус страха. Это был не тот страх, к которому привыкли обыватели — боязнь обнищать, либо остаться одиноким, либо манящая боязнь перед потусторонним сумраком. Нет — животный ужас перед расправой. Парень изо всех сил рванулся, напряг до боли руки и ноги — бесполезно. Варвары привязали его накрепко.

— Держись, Тариваш! — крикнул Мараван. Да что там «держись»? Дружок был сам весь в поту!

Над койкой склонился Батташ. Его широкое лицо напоминало маску, жестокую и злорадную. В раскосых глазах блестел полуденный свет, а ноздри раздувались, вбирая запах Ужаса.

— Лахтай, давай сюда щипцы.

— Подождите, — Крикнул, захлёбываясь воздухом, Тариваш. — Вы не имеете права!

— Мы варвары, — Сказал командир Шершней. — Что нам ваши законы?

«А вот и конец. Приехали! Прощай мир»

В затуманенном мозгу всплывали чистые, безмятежные воспоминания… Полное, обрамлённое черными локонами, лицо мамы. Взгляд её чуть раскосых глаз… «Спи, неуёмный! Хватит с тебя беготни» Белозубые улыбки братьев и сестёр. Они, и Тариваш, хоть и происходили из богатой семьи, всё равно бегали вместе с босоногой уличной ребятнёй. Игры в пыли, в тёплой пыли, такой сухой и вездесущей… Как бы мама не отмывала дом, в нём всё равно была пыль. Пыль… Всё — пыль. И люди барахтаются в ней всю жизнь, надеясь отыскать алмазы. Которые тоже — пыль.

Запах гари. Лахтай, невысокий коренастый тип, нагревал на огне клещи. Они уже накалялись! Лахтай мечтательно «куснул» ими воздух — «щелк». Масур, худой и жилистый парень, принёс чашу с травяным настоем. «Это чтоб мы не впали в беспамятство, — сообразил Тариваш. — Чтоб оставались в сознании. И ответили на все вопросы!»

— Пей, сопляк, — Батташ протянул чашу южанину. В нос ударил горький запах.

— Не буду!

— Наивный.

Варвар силой открыл жертве рот, а второй варвар влил туда настой… Сознание прояснилось! Теперь Тариваш замечал каждую деталь, слышал каждый звук, словно проснулся от сна наяву.

Увы, это к худшему!

— Отвечай, шпион, сколько вас. Трое, или где-то есть ещё люди? Сколько вас в Танналаре?

Южанин сглотнул:

— Много, очень много. Тысячи!

— Шутки шутишь?

— Я что мне остаётся делать!?

Парень взглянул на Маравана, как будто надеясь на помощь. Ведь Мараван всегда был вожаком, сильным и решительным. Сейчас, однако, он лежал, связанный по рукам и ногам, а взгляд был застывшим.

— Мараван, сделай что нибудь!

— Терпи, брат. Терпи, во имя Родины.

— Э, так ведь Кузуни — не моя родина.

— Терпи. Будь мужчиной.

Батташ разорвал жертве рубаху. Открылась худая, смуглая, с выступающими рёбрами, грудь. Живот судорожно вздымался и опускался.

— Говори, шпион.

— Отвали!

Клещи впились в солнечное сплетение и из горла парня вырвался крик боли. Надсадный, дикий, душераздирающий. Затем крик захлебнулся и зазвучали громкие, но неразборчивые слова: