Ольга Смирнова - Намеренное зло

«Демоны бы все побрали! — подумала она в сердцах. — Да что ж за день поганый! Все через одно место!»

Александр стал беззвучно оседать на пол. Лера секунду раздумывала, стоит ли подхватывать его с риском сорвать спину, но потом решила, что от нее не убудет. На случай, если он всё-таки выживет. Не мешает подстраховаться, ведь шишка на голове не добавит ему жизнелюбия.

Александр оказался чрезвычайно тяжелым, куда тяжелее, чем ей представлялось. Он заваливался вперед — очень неудобно, потому что Лере приходилось удерживать его, и одновременно не дотрагиваться до кинжала, который до сих пор торчал из его груди. Лера пыхтела, но от удара об пол его кое-как спасла. До дивана не дотащила, но на пол — а главное, на спину — уложила.

И что дальше? Он умер или нет? И извечный вопрос — ей-то что теперь делать?

А дальше началось волшебство. Колба с кровью взмыла в воздух, подлетела к теоретически бездыханному телу Александра и перевернулась, выплеснув своё содержимое на волшебника. Кровь не вылилась сплошной струёй, как должна была бы согласно всем существующим физическим законам, а рассеялась в воздухе и узором опустилась на его тело в соответствии с начертанными символами. Выполнив миссию, колба плавно вернулась на свое место, в штатив, и застыла там, словно ничего и не произошло.

Кровь повторяла четкие линии рисунка, и там, где завершался очередной символ, вспыхивал огонь. Вскоре все знаки полыхали ровным голубым пламенем, и Лера стала всерьез опасаться за сохранность лаборатории. Как бы полноценный пожар не занялся. В любом другом случае она бы предположила, что здесь имеются охранные заклинания, но после проникновения в ее спальню нелепого субъекта в семейных трусах, уже не знала, что и думать. И готовилась к худшему.

Опасения её оказались излишни, пожара не случилось. Огонь горел еще минуту, и никаких попыток вырваться за пределы очерченных символов не предпринимал, он не становился ярче, но и не угасал. Лера неотрывно смотрела на кинжал, торчащий из груди Александра, и только потому не пропустила момент, когда его контуры начали легонько дрожать и расплываться. Он превращался в марево, дымку и, в конце концов, развеялся. После этого осталась рана — маленькая и неопасная, разве может из-за такого пустяка умереть волшебник?

Рана стала притягивать к себе огонь. Это было похоже на водоворот. Один за другим символы гасли с противным шипением, огонь собирался в единый поток и стремительно уходил в тонкий порез, забирался под кожу, растекался под ней, отчего она начинала светиться.

«А что у нас сегодня на ужин? Шашлык. Кто самый голодный?» — Лера пыталась сохранять присутствие духа и шутить. И то, и другое выходило у неё из рук вон плохо.

Вскоре всё тело Александра изнутри подсвечивалось приятным голубоватым цветом, по крайней мере, в тех местах, где кожа была обнажена. Им запросто можно было бы осветить небольшую залу и сэкономить, таким образом, на волшебстве. Лера гадала с чисто научным интересом, сгорит ли её муж в этом внутреннем пламени, и если да, то как тогда воскресать будет. Из пепла, как птица Феникс? То есть лысым и с крылышками? При этом из головы не выходила злосчастная палка и фокусы, которые она выкинула. И она все ждала, когда же рванет, когда все пойдет не так, и даже отодвинулась подальше на всякий случай…

И оно пошло, и оно рвануло, только совершенно иначе, нежели ей представлялось.

— Матвей, как ты себя чувствуешь?

Мать, как обычно, без стука зашла в комнату сына. Матвей спал и во сне спасал миллионы жителей соседнего королевства от происков злых волшебников. Зло было практически искоренено, и Матвей предвкушал искреннюю благодарность и восхищение, с которой встретят его спасенные. Не успел. Еще бы каких-нибудь пять минуточек, и он бы… ээх, да что теперь говорить!

— Мама? — спросил он, протирая глаза. — Мама? Что случилось?

— Ничего не случилось, — ответила мать. — Я просто зашла узнать, как дела. А ты — спишь. — Сказано это было таким тоном, словно Матвей никакого морального права не имел спать.

— А я — сплю, — эхом отозвался он и приподнялся на локтях, поморщившись от боли в истерзанных ладонях. — Знаешь, мне уже лучше. А сколько времени?

— Одиннадцать вечера.

Если Алевтине Григорьевне показалось странным то, что Матвей спит ночью, то кто он такой, чтобы возражать?

— Тебе что-нибудь нужно? — спросил он, поразмыслив и не найдя другой причины, по которой мать его разбудила.