Максим Шейко - Варвар из нашего города (Бродяга)

Оставался хорошо освоенный метод просачивания через лес. Вот это по-нашему. Как говорится, нормальные герои всегда идут в обход. Особенно когда война проиграна вчистую, и никакого практического смысла геройствовать во славу просравшего всё и вся герцога не наблюдается. Примерно в таком ключе я и обрисовал свои планы на ближайшее будущее заместителю, вернувшемуся после этапирования нашего единственного военнопленного в погреб при таверне, временно исполняющий обязанности концлагеря.

Идея слинять по-тихому, как и ожидалось, нашла самый горячий отклик:

— Когда сваливаем, командир?

— Не так быстро, мой нетерпеливый друг. Не знаю как тебе, а мне бы очень хотелось проделать хотя бы часть пути по дороге. Это, знаешь ли, не только удобней, но и значительно быстрее, чем пробираться лесом.

— Ну дык, эта…

Раск выглядит озадаченным, но высказывать свои сомнения вслух не спешит. Ладно, снизойду — я сегодня добрый.

— Как думаешь, что сделают ирбренцы, после того, как покончат с регулярами в вагенбурге?

— Пойдут на Игбрун! Ну и дальше. Останавливать их теперь некому, а армию лучше за чужой счет кормить.

— Вот! А поскольку под Ирбрендом и так уже всё ясно, то могут передовой отряд и раньше отправить. Может, уже отправили. Сменят рейтаров ле Брока, а те спокойненько двинут на Линдгорн, пока мы будем по лесам шастать. Один раз они нас уже обогнали…

— От же ж!

Заместитель принимается с ожесточением теребить бороду, лихорадочно обдумывая обрисовавшиеся перспективы, а я подбрасываю ему еще одну тему для размышлений:

— Что будет, если мы оставим нашего пленного в погребе, а сами уйдем?

— Выпустят.

Ответ был дан быстро и без малейших колебаний. Что ж, немного зная местных пейзан, я и сам склонялся к такому варианту.

— И что он сделает первым делом?

— Ну-у, порасспросит местных, куда мы делись, и дернет в другую сторону.

— А потом расскажет своим всё, что видел и слышал.

Раск кивает, соглашаясь с моим дополнением.

— Тогда сделаем так. Переночуем в деревне — всё равно до ночи времени почти не осталось. А утром построим всю сотню, развернем знамя и я громко объявлю, что мы идем отбивать Игбрун. Скажу, что с другой стороны туда должно подойти подкрепление, и нам остается только перекрыть северные ворота и добить тех ушлепков, что там засели.

— А откуда возьмется подкрепление?

— Да мало ли? Навербовали же ирбренцы целую армию, а чем Этельгейр хуже? Или наемники в северных землях перевелись?

— Думаешь, поверят?

— Вряд ли. Но сомневаться начнут. Зачем зря рисковать, если война уже выиграна? Ведь за лишние потери ле Крайту никто не доплатит.

— И что, они просто оставят всё как есть?

— Нет, конечно. Просто действовать будут осторожней. Не станут разбрасывать силы, подождут капитуляции наших в вагенбурге, а до тех пор ле Брок будет сидеть за стенами и ожидать штурма. Подкрепление ему, может, и пришлют, но вот дальше двигаться — поостерегутся. Ну а пока суть да дело, мы дотопаем до Линдгорна…

— А если не поверят?

— Придется пробираться лесами. Но я думаю — поверят. Своему-то. Он ведь про меня наверняка вспомнит.

— А ты-то тут при чем?

— А на кого я, по-твоему, похож?

— На северянина! На кого ж еще?!

— Да не по крови, дурак! По жизни!

Раск, прищурившись, окидывает меня оценивающим взглядом, словно впервые видит и тут же хлопает себя ладонью по лбу:

— Точно! Ты же вылитый наемник! Доспехи, оружие, ростом с императорского гвардейца, лицо бреешь… даже смотришь волком, прям как они! И накидку нашу ты не носишь.

— И во время допроса я молчал. Черную работу делал ты, а я наблюдал. Так что для нашего пленного — ты и есть командир ополченцев, а я — как раз из того отряда, что должен подойти к Игбруну с другой стороны. Прибыл осмотреться и заодно присмотреть за мужичьем, чтоб не сильно напортачили.

Заместитель восхищенно крутит головой:

— Ну, ты даешь, командир! Я б ни в жисть!

— Жить захочешь… Ладно, предупреди людей, пусть готовятся к маршу, но куда — не говори. Выступаем на рассвете. Пора возвращаться домой.

Не знаю насколько успешной оказалась наша информационная диверсия, но я честно старался. Раск с суровым выражением на морде стоял под знаменем по левую руку от меня, а выстроенная по-боевому сотня внимала краткой, но эмоциональной речи. Судя по тому, что лица всех без исключения ополченцев к концу моего выступления выражали крайнюю степень уныния пополам с легкой обеспокоенностью за свою дальнейшую судьбу, я был достаточно убедителен в своих призывах «вырезать нахрен ирбренских скотов, посмевших посягнуть на нашу законную добычу».