Лев Вершинин - Доспехи бога

Словно дуновение ветерка пронеслось по просторному покою, и магистру почудилось, что Третий Светлый чуть приподнял кустистую бровь.

— Хуже, чем во грехе!

Великий магистр был убежден в этом.

Как долго не хотел он верить в падение брата Турдо, как тщательно проверял и перепроверял каждое слово, каждую улику, подчас даже отметая очевидное, но не подтвержденное должными доказательствами, обижая недоверием достойных, богобоязненных свидетелей! Увы, все оказалось правдой: и чешуйчатые василиски, заточенные в колбах, и пожирающие василисков грифоны, и мерзкие каффарские книги, отовсюду свозимые (страшно подумать!) в Тшенге, и неведомо куда пропадающие селянские младенцы — все, как один, первенцы…

— Не я ли некогда принял его в оруженосцы? Не я ли опоясал мечом? — бормотали сухие губы. — Я. Мне и держать ответ за эту заблудшую душу. Но и ты, Всемилостивый, и Собратья твои свидетели: прежние дела и поступки его достойно украшали герб Ордена и преумножали славу Его…

И вновь дрогнула бровь на неподвижном лике изваяния.

Третий Светлый, не терпящий лжи, подтверждал: это — правда.

В тот, давний уже, день не кто иной, как магистр — тогда, впрочем, еще всего лишь раамикуский паладин, — от имени Ордена встречал новоприбывших.

Они стояли кучкой — полтора десятка мальчишек, смешные, нахохлившиеся в ожидании младшие сыновья, не имеющие никаких надежд на наследство, они смотрели на него, грозного орденского брата, как на судьбу… а чуть поодаль переминался с ноги на ногу еще один — угловатый, жилистый.

Не такой, как все.

Впервые в жизни видел брат Айви настоящего бьюлку, и первой мыслью было: «Прогнать!» Подросток же, словно подслушав невысказанное, втянул голову в узкие плечи… но рука паладина, уже готовая указать на ворота, так и не поднялась.

Ибо сказано в Книге: «Они, несомненно, люди, и они не есть оскорбление Вечного, но поле брани меж Ним и Низвергнутым. Они становятся героями, мудрецами, исполинами духа — либо величайшими злодеями, еретиками, развратителями. Третьего не дано», — и будущий магистр подумал: разве не долг Ордена принять и воспитать того, кто помечен Вечностью?., нет ограды от искушений, надежнее стен Ордена, и нигде не принесет юный дан-Карибу большей пользы, нежели в служении Ему…

О решении, принятом тогда, до недавних пор сожалеть не приходилось.

Бьюлку Турдо, бесспорно, один из лучших витязей Вечности.

И, пожалуй, можно было бы даже закрыть глаза на ночные бдения в Тшенге, будь дело всего лишь в алчности паладина. Корыстолюбие затмевает подчас самые крепкие души, но оно излечимо — братским вразумлением, постом, молитвой. Однако тот, кто приваживает слуг Хаоса, подрывающих сами устои мироздания, кто тщится, обретя ложное знание, изыскать путь к бессмертию, совершает не просто тяжкий грех…

— Что это, если не ересь? — прошептал старик, и густая тень легла на высокое чело Третьего Светлого.

…Среди братьев Ордена не должно быть еретиков.

Запретное для мирян втройне воспрещено слугам Вечного; не пристало им выискивать в проклятых книгах рецепты бессмертия, коль скоро сам Третий Светлый в земном воплощении своем принял смертную муку на иззубренном ложе, утвердив непреложность смерти…

— Ведь так, Милостивец? Ведь не мог же брат Турдо, прославленный твердостью в вере и отвагой в битве, сам поскользнуться?!.. Его подтолкнули!., подтолкнули, и подхватили под локоть, и повели прочь от торного пути враги Вечности…

Долг великого магистра — удержать брата, скользящего в бездну. Пусть признается и покается; многое может быть прощено тому, чье раскаяние непритворно. Видит Вечный, его накажут лишь малой епитимьей, обязав читать три дополнительных псалма ежедневно в течение года. Он даже останется членом капитула и паладином крепкостенного Тшенге… хотя, конечно, с мечтой о перстне и посохе великого магистра ему придется проститься.

Не так уж и высока плата за тяжкий проступок, зато душа грешника, обойдясь без очищения огнем, обретет былую чистоту и будет спасена для мира вечного!

Но если дан-Карибу назовет доносы слуг клеветой, тревогу магистра — напрасной, заботы — излишними? Что тогда? Тогда, вернувшись в Тшенге, он посулами и пытками вызнает имена соглядатаев, накажет болтунов, заменит присных, и вновь в подвалах замка будут гореть по ночам печи, булькать в колбах зелье, и брат Турдо, опутанный вражьей лестью, будет возноситься в пустых мечтах — над братьями, Орденом, над Вечным! — к пределам ложного могущества и славы, к вечной юности и бессмертию.