Лев Вершинин - Двое у подножия Вечности

И со всех сторон, неведомо как очутившись здесь, шли к ней люди — много, много людей, самых разных, знакомых и незнакомых… и боярин Михайла был здесь, шел вразвалку, обняв за плечо Бориса Микулича, и Тохта, и Ондрюха, и сотник-мэнгу, и Бушок с Кудрявчиком, и, легко обгоняя бредущих, летел, почти не касаясь земли, человек-алмыс, бережно прижимая к груди небольшого, ветхого, остроглазого старика…

…все они, все, живые и павшие, рожденные и еще не пришедшие на свет, шли навстречу ей, ей, единственной, для которой, ради которой, во имя которой только и стоит жить.

И укрыла она всех, не отделяя родных от приблудных, серебром, и чернью, и золотом плащаницы своей…

Был Козинец-городок, не был ли — то уже никому не ведомо.

Ушли пять татарских сотен в леса, добывать княжью казну — и не вернулись, сгинули, как не были. И без них потекла степная волна дальше на закат, докатилась в последнем кровавом приливе до светлого Ядран-моря и, расплескав силу в пути, отхлынула, истомленная, в привольные волжские степи…

И мнилось тогда уцелевшим, выплывшим из смертного потока, что минули времена страшнейшие, хуже которых выдумать невозможно, и настанут отныне навеки мир и покой. Но всякое время наихудшее тому, кто в этом времени умер, и только снился покой неохватным лесам и степям. Опять и опять железо и огонь направляли люди — град на град, род на род, племя на племя, обычай на обычай, вера на веру, брат на брата, и никак нельзя было разминуться с бедой, и плакали люди: ужели некому примирить?

Было. Есть. И вовеки пребудет великая Мать, пред которою все равны и ни один не отличен; на всех хватает любви, и надежды, и веры, и мудрости ее, на всякую речь и для всякого племени; нет избранников у нее и отверженных нет, от золотых церквей до башен, увенчанных крутым полумесяцем, и до идолов тихих, вкушающих благовония в кумирнях-дацанах, и до идолов громких, попивающих бубенный стук на студеных ветрах белых просторов; и чужой, придя к ней, станет своим, и своего, явившись в тяжкий час, ободряет, что недаром живет; и всякий добрый обычай приемлет, и любой язык, и каждому родные песни поет над колыбелью, и каждого молитвою провожает в последний путь; лютых врагов превращает она в друзей, а товарищей — в кровных братьев; смешав кровь, отвергает пролитие крови, но тот, кто крови детей ее жаждет, захлебнется своею, и оплачет она павшего безумца; и блудные сыновья, слепо глумившиеся над ней, возвращаются в свой час, не умея быть без нее, и прощает она их и вновь принимает в объятья свои; когда же, себя лишь любя, разрывают ее, вновь вопреки всему срастаются рассеченные куски, и снова, и вновь, и опять встает, пока живы те, кому радостно светлое имя ее, и так будет всегда, до конца, скончанья же ей нет, имя же ей — Россия!

укрАина — окраинная земля, пограничье (др.-рус.)

вой — воин, дружинник (др.-рус.)

убрус — платок, убор замужних женщин (др.-рус.)

управитель (др.-рус.)

поставец — сундук, ларец (др.-рус.)

грудень — декабрь (др.-рус.)

весь — сельская местность (др.-рус.)

тоска, печаль, грусть (др.-рус.)

дидаскал — учитель, наставник (греч.)

куколь — капюшон (др.-рус.)

чадь — подчиненный (др.-рус.)

нодья (др.-рус.) — таежный костер

ракатулет (фин.-уг.) — таежный костер

лопоть — одежда, скарб (др.-рус.)

злой дух, демон (фин.-уг.; языч.)

ноян — командир (монг.)

Голос Неба (монг.): титул великого шамана степи

бахши — знахарь, шаман невысокого ранга (монг.)

кожаный сапог (монг.)

нухур — дружинник, личный стражник (монг.)

чериг — воин (монг.)

10-тысячное войсковое соединение, высшее в монгольском войске (монг.)

белая кошма — знак ханской власти у степных народов

Тэмуджин — личное имя Чингисхана

джаун — сотня (монг.); джаун-у-ноян — сотник

анбар — десяток (монг.)

кебтэул — ночной стражник (монг.)

повойник — головной убор замужних женщин и вдов (др.-рус.)