Лев Вершинин: Сказание о рыцаре Гуго

Звезда над чертополохом. Знак клана Мак-Дугалов.

Ибо Оуэн Мак-Дугал, гэльский тан, в злом порыве убивший невинного коня, стал первым и по сей день единственным, кто одолел чары последней преграды и сумел прорваться к круглым вратам Башни, расчистив путь последующим. Так говорят сказители. И добавляют, ударив по струнам: расчистив, но не очистив…

…Из пяти старших кланов Горной Страны Мак-Дугалы вторые. Бесспорно, кровь их много чище крови Мак-Каски, не говоря уж о Мак-Кормиках, равна благородством Мак-Ферсоновой и разве лишь на толщину конского волоса уступит по древности Фитц-Джеральдам. Но в дни Войны Черного Петуха, когда клан поднял топор на клан и огонь залил землю чертополоха, туго пришлось Мак-Дугалам. Ибо после гибели Ллевеллина ап Гриффида вновь взял жезл и знамя тана старый Гриффид, а руки его не имели силы прежних дней. Наследник же жезла и знамени, Оуэн ап Ллевеллин, за грехи отца и деда наказан был Господом: пустотой сияли глаза юноши и умел он лишь подчиняться. Недоумком звали его чужаки, а сородичи лишь опускали глаза в бессильном гневе. Потому-то, предвидя грядущие беды, призвал старый Гриффид внука и приказал ему идти к Башне, дабы предстать перед Безликим. И послал тан Гриффид Оуэна в дорогу, четырежды повторив, что должно сделать…

О да, Оуэн запомнил и выполнил приказ деда! Кто же не слышал баллад о Мак-Дугале Непобедимом? Гуго фон Вальдбург спешился и, отпустив повод, склонил голову перед попоной с гэльским узором. Привет тебе, воитель! Как немногие достоин ты светлой зависти. Ведь уже полвека не остыла гордость за дела твои среди родичей, и, устрашенные надолго, все не воспрянут соседи. И не забыли еще свист твоей секиры англы, отброшенные за бурный Твид. А сарацинские матери пугают непослушных детей страшным Он-Маликом.

Что спорить? Выплеснулась твоя слава из ущелий Горной Страны, разметалась по вересковым полям Долинного Края, да и пределы христианского мира тесны оказались для нее. К природной отваге добавил Безликий светлый разум, направленный на битву. И, единственный под луной, мог ты расставить даже и сотню воинов так, что десять тысяч врагов молили о пощаде, бросив в пыль опозоренные знамена.

Сраженный в честном бою, обрел ты бессмертие в памяти равных, великий Мак-Дугал. Есть ли что-то достойнее? Но даже этого мало мне, ибо в битвах и без чужой помощи удачлив я, а тоска все равно скачет рядом со мною, овевая сердце черным прапором своим…

Резко рванулась в сторону левая рука и не сумела удержать повод. По-жеребячьи крича, умчался назад, к паутине, на верную гибель обезумевший Буланый, не смея оглянуться на преданного и брошенного господина, а Гуго побрел по мягко стелющейся траве, тяжело переставляя обтянутые кожей и железом ноги. Унизительно для меча служить клюкой, но ведь и для рыцаря позорно брести пешком. Прости же хозяина, добрый клинок. Поделив унижение по-братски, вместе стяжаем и награду. Или оба останемся здесь, среди мрака и влаги. Ты не отступишь, меч! Изменят все, даже конь, но вовеки останется верным железо…

Тихо, очень тихо в лесу. Отчего же, подобно змее, вползает в сердце неясная тревога, льдистая и скользкая, словно осенний дождь? О Господи, укрепи! Ведь прошел же этим путем славный Оуэн, а значит, нет угрозы впереди и чиста дорога, пока не минует Гуго место побоища. Все так. Но и чутье воителя не обманывает: впереди опасность. Она близится, она таится в нескольких шагах, среди склоненных стволов, укрывшись в жесткой щетине кустарника. Свят крест Господень! И милость Пречистой да не оставит меня…

Еще десяток шагов. И — шелест за спиной.

Гуго фон Вальдбург резко обернулся.

Вот они! Как сказано в легенде, ползут тени из тумана, почти бесплотные, и в глубине запавших глазниц посверкивают колючие зеленоватые огоньки. Костистые пальцы скрючены, и острые когти тянутся сквозь мглу к путнику, пахнущему теплым мясом и сладко-душистой кровью. Клацают пожелтевшие клыки, предвкушая трапезу, и в такт омерзительному причмокиванию сухо ударяется кость о кость.

И саваны развеваются на угловатых плечах, белесые покрывала смерти. Развеваются во мгле, распадаясь клочьями.

Приснодева, убереги!

Уже не тихая тревога, но режущий нутро ужас рождается где-то под сердцем, постыдно и неумолимо подступая к рассудку. Меркнет разум, превращая человека в готовую закричать, заметаться без смысла и без толку тварь. Теперь понятен твой плачущий визг, Буланый, и господин больше не может, да и не посмеет, винить тебя. И поздно уже поворачивать назад. И не от кого ждать помощи.