Ирина Рябикина - Метаморфоз(СИ)

-Доча, - выдыхает он мне в волосы. Маму окружили и повели к дому подружки.

Мои мама с папой. Для меня нет людей красивей и родней этих двоих. Сегодня, они принадлежат только мне.

Яркий солнечный день слепит брызгами фонтанов бульваров, рябит ленивыми красно-белыми спинами рыб в воде, остается сладким вкусом на губах сахарной ваты, успокаивает мягким укачивающим движением прогулочной лодки по светящимся каналам вдоль всей набережной.

К вечеру, уходящий день загорается огнями вытянувшихся вдоль набережной нарядных кораблей. На кораблях, вдоль бортов выстроились матросы. Праздник флота заканчивается яркими взрывами салюта над морем. А потом, уставшую меня, несут руки отца, оберегающие от всех бед мира.

Нитка в руках тянет меня дальше. Жужжание, надоедливым шмелем, разгрызает глухую обертку моей памяти.

Меня привезли в место, где земля имеет другой цвет. Он теперь не желтый, а почти черный. И воздух совсем другой. Соленого вкуса моря совсем нет. Текущая вода называется Волгой. И она совсем не соленая. Мне не хватает мягких бабушкиных рук, но зато здесь есть мама, папа и братик.

Жужжит веретено, серебристая нить проходит сквозь воспоминания детства и юности, зрелости. Тянутся воспоминания непритязательной жизни простой женщины, наполненные любовью и переживаниями за своих близких. И нет в этой жизни ничего особенного, разве только горит ярким пламенем любовь в глазах отца к матери, заставляя родных не смиряться с обыденностью. Заставляя окружающих желать и мечтать о подобном.

Моток памяти становится все толще и тяжелее. Уже появились из болота руки и плечи женщины. Нить натягивается на солнечный диск появившийся на багряном небе. Звонко шлепает педалька, поет чистое серебро памяти. Диск увеличивается в размерах и начинает прогонять сиянием кромешную тьму беспамятства.

Ян Коваль.

С первого мгновения как увидел ее, я был обречен любить эту женщину. Мысли и чувства метались постоянно от совершенной безнадежности к безумной надежде. Мои попытки отдалиться, разбивались о ее бесхитростность и простоту обращения. А маниакальная подозрительность - об искренность чувств и переживаний этой женщины. Как и возникшее удивление, когда ее совсем не обидели мои признания в недоверии по отношению к ней. Я проверял ее честность различными способами, и не находил в ней изъянов. В походе держался с ней подчеркнуто отстраненно, стараясь не провоцировать слухи о наших взаимоотношениях. И с удивлением увидел, что она в этом не нуждается. Я искал и не находил в ней черты, которые помогли бы мне справиться со своими чувствами, или хотя бы дать малейшее снисхождение к ее отрицанию, к отказу от нее. Приходилось бесповоротно признаваться себе, что проиграл. А после чудес произошедших в Файнире - окончательно.

Сейчас я сидел возле ее постели, держа ее за руку, и прислушивался к ее дыханию. Казалось, весь мир был сосредоточен на каждом ее вдохе и выдохе. Уже несколько ночей я не спал, боясь потерять ее. Страх, что во время моего сна она может уйти, не покидал меня. Я легонько обводил ее скулы, брови и губы, и горячо молился про себя, чтобы она очнулась. Все мое - сузилось только в это сегодня, в ее вдох и выдох. Все, что было до этого, больше не существовало, как и не существовал и я сам без нее.

Сзади послышался тихий вздох. Мне не нужно было оборачиваться, я и так знал, кто стоял в дверях. Он опять пришел сегодня, крадучись как вор во тьме. Я не гнал его, но и не разговаривал с ним. Заглянув раз в его отчаявшиеся глаза, я пожалел его, но и простить не мог. Втроем мы обустроили деревянный сарай около источника в парке. Я с Катрин поселились в нем. Стайски стал жить в доме Тоггарта, и старался постоянно находиться недалеко от нас.

С приходом Грэя, я решил вздремнуть, опустив голову на угол постели и вскинулся от стона. Катрин, скинув одеяло, опять заметалась во сне. Она опять была горячей. Завернув в простынь, понес ее на источник. Вот уже восемь дней девушка не приходила в себя. Стайски не знал, что делать. Единственное, что мы поняли, что источник благотворно влияет на ее состояние. Охрану я отправил к дому Мариты. Подружка Кати стала в эти дни не управляема. Она рвалась к Катрин. Шантажировала нас и угрожала. Наконец, мы договорились ввести в тайну еще одного человека - брата Мариты. Бастиан не задумываясь, дал клятву. Этот немногословный воин был очень привязан к своей сестре и Кати. Увидев после купания крылья девушки, он только кивнул: