Линн Флевелинг - Крадущаяся Тьма

Скоро битва распространилась уже на оба корабля. Каким-то образом в дыму и криках Серегил и Микам нашли друг друга и стали сражаться спина к спине на неустойчивой палубе.

Казалось, сражение будет продолжаться без конца, но тут одному из матросов Раля удалось убить вражеского капитана. Почти в тот же момент Микам уложил командира пленимарских солдат. Уцелевшие противники растерялись и наконец сдались.

Когда оставшиеся в живых пленимарцы с мрачной обреченностью побросали оружие, команда «Зеленой дамы» разразилась радостными криками и с триумфом занялась грабежом захваченного судна.

Усталые Серегил и Микам предоставили им заниматься этим и перепрыгнули обратно на палубу «Дамы».

— Клянусь Пламенем, хорошая была драка, — пропыхтел Микам; он отшвырнул ногой чью-то отрубленную руку и уселся на бухту каната.

Серегил оглядел друга; тот отделался всего лишь ссадиной над глазом. Сам он заработал неглубокую рану на плече. Скинув тунику и рубашку, Серегил осмотрел порез и прижал к нему оторванный от полы лоскут, чтобы остановить кровотечение.

— На мой вкус слишком уж врукопашную, — ответил он и тоже уселся, прислонившись к переборке.

Из снующей по палубам толпы матросов вынырнул Раль и подошел к друзьям.

— Ну вот, мы захватили тебе корабль, — сообщил он Серегилу, — но при этом оказались больше чем с двумя десятками пленников на руках. Я понимаю, лишний балласт нам ни к чему, но должен прямо тебе сказать: участвовать в казни побежденных я не намерен.

— Как и я, — устало ответил Серегил. — Предлагаю вот что: взять с вражеского корабля все, что нам может пригодиться, забрать паруса, а потом оставить пленимарцев на их собственном судне с некоторым количеством пищи и воды. Сколько времени потребуется на починку такелажа «Дамы»?

Раль потер подбородок и оценивающе оглядел повреждения.

— Нам предстоит заново установить мачту и сменить паруса. Раньше, чем завтра к рассвету, не управимся.

— А сколько дней нам еще плыть? Раль посмотрел на небо.

— Если погода не испортится, три дня, может быть, четыре. Пленимарские паруса могут избавить нас от стычки-другой.

Серегил взглянул на Микама, но тот лишь пожал плечами.

— Тогда за дело, — сказал Серегил капитану. — И приставь к работе пленимарцев тоже.

Руки, Касающиеся, ищущие, пытающие его руки…

В темноте крошечной каюты Алек сжался в комок, обхватив колени руками, и постарался изгнать из памяти прикосновения; ему очень хотелось бы, чтобы Теро был рядом, но молодого мага он не видел с той первой ночи на борту «Кормадоса».

Мардус и его приспешники были искусными палачами:

за все бесконечное время, что прошло с момента его пленения, кожа Алека ни разу не была поцарапана, ни единая капля крови не была пролита. Но внутри у него все болело.

О да. Очень болело.

Дирмагнос, Иртук Бешар, это олицетворение кошмара, сжимала его своими иссохшими бедрами, гладила шелушащимися пальцами в гротескной пародии на страсть; она насиловала его разум, вырывая у него воспоминания. Потом, когда все кончилось, она поцеловала юношу, всунув меж его стиснутых губ свой похожий на обрывок истлевшей кожи язык.

В этих пытках ей помогал некромант, Варгул Ашназаи, и Алек вскоре начал бояться его в глубине души больше, чем Иртук Бешар или Мардуса. Дирмагнос с жаром предавалась этим похожим на галлюцинации издевательствам, но стоило ей их прекратить, и Алек переставал для нее существовать. Понять Мардуса было труднее. Это он распоряжался пытками и задавал вопросы, глядя на Алека пустыми бездушными глазами; когда он называл очередную гнусность, которую надлежало выполнить его подручным, голос его оставался по-отечески ласковым. В остальное же время он обращался с Алеком со странной смесью отстраненности и сочувствия, почти любезностью. В моменты самых невыносимых страданий юноша ловил себя на том, что непроизвольно обращает взгляд на Мардуса в поисках спасения.

Ашназаи был иным. В присутствии других некромант оставался бесстрастным, но стоило ему оказаться с Алеком наедине, и из него, как разъедающая кислота, выплескивалась ненависть.

— Из-за тебя и твоего мерзкого сообщника в ту ночь в Вольде я лишился великих почестей, — шипел он в ухо Алеку, когда тот, дрожа, лежал в темноте после издевательств дирмагноса. — Сначала я мечтал лишь о том, чтобы убить тебя, но теперь Прекрасный даровал мне возможность более изобретательной мести.