Сергей Волков - Затворник

Однако, пока он так смотрел, никто не смел к нему двинуться. Только Старший опять шагнул вперед, поднес огонь почти к самой его лысине и говорит:

«Взгляд колдовской отверни от света!»

И тут пещерник закряхтел своим голосом крысиным, мерзко так: «Вижу, князь, — говорит — печать смерти на твоем лице. Не успеешь ты увидеть, как твой род, и земля сгинут в крови и пламени. Я — увижу» Вот ночью меня разбуди, хоть через сорок лет, я и тогда это повторю все слово-в-слово! Как вспомню его, так до сих пор он перед глазами встает, явнее чем ты, пильщик, сейчас, и его голос так же слышу!

Сказал так Затворник, голову положил на стол, и закрыл зенки. А великий князь подошел к нему, и первый ударил, попал булавой в самое темя.

Тут и мы как очнулись. Бросились все на старикашку и давай его бить. Били за страх, который здесь пережили, и за весь, что был пережитый раньше. За трех товарищей задушенных и тысячи всех, что он оклеветал и погубил. Били и топтали за все годы, что он уродовал нашу землю. За замученных, за проданных, за города и села… Мертвого уже, и то били — так ненавидели его, даже мертвого! И боялись…

Потом поволокли по ступенькам наружу, голову насадили на копье, тело к седлу привязали и так помчались гурьбой по городу. И кричали: «Вот он, затворник! Вот на пике его башка!»

А в городе что творилось! Словно праздник какой-то! Народу на улицах тьма: смеются, поют, князя славят, обнимаются! Другие плачут на радостях. Музыканты играют. Дворы колдуновых слуг громили, а им самим все в это утро припомнили — кого дома в посели прибивали, кого выгоняли на улицу в чем нашли, и гоняли по городу! К седлам их привязывали и скакали с ними по всему Стреженку — людям на радость. Их воплей и слышно не было за всем весельем! Такая радость и облегчение было всему народу!

— Да уж, это и я помню. — согласился Пила — Я тоже этого дня ни в жизнь не забуду! В то время как раз такая вот колдовская моська, про что вы рассказывали, строил себе двор в Новой Дубраве. И всему городищу поэтому работу назначили — кого на стройку туда, кого в извозчики, кого еще зачем-нибудь. Бескорыстно, конечно. Мы, как обычно, доски пилили. Месяца два пилили. Столько их наделали, что на нашей телеге и в три раза было не отвезти. Взяли взаймы огромный воз, да еще коня в придачу к нашему. Отец поехал, и я с ним тоже. Вот, везем. На полдороге остановились ночевать возле обрыва, вроде того что у нашего городища. Костерок разожгли, поужинали. Спать собрались уже.

Вдруг слышим свист. Глядим: со стороны Дубравы скачет Жадина. Наш, горюченец, он раньше нас туда работать отправился. «Эй, пильщики! — кричит нам — садись в телегу да поворачивай назад! В Стреженске светлый князь прибил затворника, а в Новой Дубраве его подвывале руки-ноги оторвали конями! Все гнездо раскатали по бревнышку!»

«Врешь?!» — кричит ему отец. А тот в ответ:

«Эй, не хочешь — не верь! Сейчас Рыболов за мной следом подоспеет, можете у него спросить, а мне некогда! Надо наших поскорее обрадовать!» — И полетел дальше свистеть.

Батя ему посмотрел немного вслед, а потом ко мне поворачивается, и вдруг говорит: «Ну-ка, полезай в телегу. Доску бери!»

Взял я доску за одну сторону, а отец берет за другую, и кричит мне: «Давай ее в костер, к волкам, бросаем проклятую!» Я замешкался — шутка ли, столько трудов, столько дней пилили, а батя свое: «Ко всем чертям ее давай скидывай!» Полетела, да как вспыхнула! «Давай вторую!» — батя кричит — вторая туда же! Так и перекидали весь воз без единой передышки! Костер у нас встал до самого неба, и так огонь заплясал, как будто радовался вместе с нами! Тут же развернулись и поехали налегке в городище, приехали под утро, а там ни один человек спать и не ложился! Все орут, пляшут, веселятся…

— И в Стреженске так же было. — сказал Рассветник. — Все орали да веселились. Один Старший не веселился. Смотрел вокруг, и качал головой. Видно он один из всего города за весельем слышал стоны и плач. И наверное, не только их, но и еще что-то слышал и видел, о чем даже нам не рассказывал. Смотрел хмуро и головой качал. Светлый это заметил. Спросил учителя, чего мол тот не радуется, когда совершили такое великое дело.

Учитель на это ответил, что да, великое дело совершили, но и великое зло.

Светлый как бы отмахнулся. «Пустое!» — говорит. Сказал, что люди искупают праведный гнев. А великое зло это, мол, колдун, которого они свергли. Мол, это он — затворник и его люди — зло посеяли, теперь пусть и урожай пожнут.